Копье и кость

– Тан, возьмите себя в руки. – Бансабира закусила губу, отведя взгляд, но Маатхас внезапно поймал ее за подбородок и строго, почти сердито заявил:

– Клянусь, если бы вы были со мной, я бы даже не взглянул на другую женщину.

Бану ахнула.

– Тан Маат…

В голове ярким пятном разлилась вспышка – тысячи мыслей одновременно взорвались с такой силой, что теперь оставили вместо себя только оглушающую светящуюся тишину. Вот оно какое – чувство, когда тебя целует мужчина, к которому уже полтора года испытываешь нечто совсем особенное.

Маатхас был нетороплив и неуступчив. Одной рукой он тянул Бану за запястье, другой, прижимая, твердо удерживал шею, не давая двинуться. Тан с трудом сдерживался, чтобы и руками, и губами не впиться в женщину до отметин. Ласково касался приоткрытых уст, осторожно перебирал волосы на затылке, и совсем уж невесомо провел языком по нижней губе, понимая, что это последняя черта и надо заканчивать, пока в голове есть еще хоть одна едва бьющаяся мысль.

Бансабира была готова заплакать. Если сейчас она уступит, никто из них уже не остановится. Так нельзя. Но ее самообладание разлеталось на осколки. Положение спасло только то, что Маатхас отстранился сам. Расфокусированный взгляд прошелся по женскому стану; мужчина смотрел с тоской покинутого и никак не мог выдавить из себя скомканные извинения.

Перевел взгляд на глаза Бану – стало ясно: происшедшее вызвало в женщине неудержимую бурю эмоций и совершенно не укладывалось в ее в голове.

– Тану, – выдохнул мужчина, – вы… примете извинения человека, который не чувствует раскаяния?

Во взгляде Бансабиры мелькнула истерика.

– Вы издеваетесь надо мной? – спросила она наконец.

Маатхас нахмурился. Ей не легче даются слова, чем ему. И она тоже не знает, что говорить и что делать.

В груди жгло, внизу живота горело, но тан поднялся и протянул руку.

– Нам надо вернуться. – Сагромах не просто сделал над собой усилие – он себя натурально превозмог.

Женщине голос не подчинялся. Она кивнула, надела перчатки и только потом вложила пальцы в предложенную ладонь.

До крепости добрались молча: Бансабира всю дорогу неотрывно смотрела на свои руки и нервно теребила поводья, Сагромах время от времени делал очень глубокие продолжительные вдохи и выдохи. Пожалуй, самая длинная четверть часа в жизни.

Перед тем как въехать в ворота, мужчина одновременно придержал своего коня и скакуна Бану.

– Вы позволите дать вам совет, госпожа?

– Я слушаю, – как можно ровнее ответила танша.

– Найдите Нера и казните его.

– Советуете, как защитник?

– Как защитник и тан я рекомендую вам найти командира, который ослушался приказа, и казнить за дезертирство. У такого поступка множество плюсов и всего один минус – ополчение дома Каамал. Хотя уверен, среди простых солдат Серебряного танаара найдутся такие, которые сочтут ваш поступок правильным, и это внесет смуту и разлад в их ряды. В конце концов, муж обязан защищать жену, а Нер бросил вас в кольце врага.

– Я вас поняла, тан Маатхас. – Бансабира старалась не смотреть на Сагромаха, хотя одной Праматери было известно, до чего хотелось.

– Я не закончил.

– Простите.

– Как тан я советую вам наказать дезертира, а как мужчина должен признаться, что хотел бы этого и по личным причинам. – Бану не удержалась и бросила один мимолетный взгляд искоса, надеясь, что Маатхас не заметит. Но тот открыто уставился на нее требовательным, не терпящим возражений взором. Бану невольно вздрогнула и отвернулась. – И еще я прошу вас оставить все это здесь. – Мужчина тронул пятками коня и въехал в ворота.

Когда они оказались внутри стен, все мгновенно поменялось. Сагромах опять стал самим собой, обычным смешливым таном Маатхасом, предлагая и ей – единственный вариант – сделать то же самое и вновь стать во всем безукоризненной тану Яввуз.

За последующие дни Маатхас ни словом, ни взглядом не напомнил о том, что случилось в лесу. Правда, изнывал и мучился он при этом безмерно, поэтому предпочитал вовсе избегать встреч с таншей. Первым заподозрил неладное Гистасп.

Подходила к концу вторая неделя со снятия осады. Они обсудили дальнейшие планы армии, и танша уже сделала жест, разрешая командующему идти, когда тот, не сдвинувшись, осмелился спросить:

– Между вами и Маатхасом ничего не случилось?

Бансабира возвела на командующего глаза:

– Волнуешься?

– Немного, – уклончиво кивнул Гистасп.

– Думаешь, есть причины?

– Это я очень хотел бы узнать у вас.

Бансабира взметнула бровь, покосившись на военачальника.

– Знаешь, Гистасп, мне очень нравилась твоя склонность не задавать вопросов.

– Я просто беспокоюсь о союзнических намерениях тана Маатхаса. – Гистасп с видом душевно больного человека уставился в потолок.

– Тебе просто нравится меня учить, – так же невозмутимо осадила танша. – И ты обнаглел, совсем как Раду.

Гистасп усмехнулся, не сдержавшись.

– Я всего лишь считаю, что, будучи блестящим стратегом, вы все же имеете свойство не замечать очевидных вещей.

Бану высокомерно хмыкнула, задержавшись с ответом.

– Просветишь?

Их взгляды встретились. Немного насмешливые, красноречивые.

– Как пожелаете, госпожа.