Копье и кость

Храмовница нехотя позвала прислужниц. Вошла совсем юная, лет тринадцати, жрица, которая увела мальчика. Родители проводили его глазами, пока не закрылась дверь за девушкой и ребенком. Когда в зале остались только двое, жрица проговорила со страшной тоской в голосе:

– Он так вырос.

Мужчина наконец шагнул к ней:

– Ты заслуживаешь того, чтобы видеть его каждый день.

– В моем положении…

– Забудь о положении, – проговорил Агравейн-из-видения, оказавшись совсем близко. Агравейн-наблюдавший-за-видением, чувствовал, как в разговоре двигались его собственные губы. – Тебе нет даже двадцати пяти, не твоя вина, что предшественница ушла столь скоро. Наши предки имели больше времени наслаждаться жреческой юностью и волей, надевая оковы таинства в сорок, а не в двадцать, как ты. У нас есть право воспитывать сына.

Женщина, смущаясь, точно совсем молодая и неопытная, отвела глаза. Мужчина наклонился к ней, аккуратно взяв за предплечья:

– У нас есть право быть счастливыми, милая, – ласково, с надеждой и нескрываемой любовью в голосе произнес он. – У нас есть право быть вместе, как Иллана и Мельхасар. Мой род, в корне единый с твоим, начался с любви, которой не мешал никакой долг.

Друид нежно провел ладонями от локтей женщины до плеч, поднялся выше, погладив шею, трепетно взял в руки лицо. Она взглянула наконец на него черными глазами.

– Как друиду мне начертана только одна жрица, и как мужчине – одна женщина. Ал твой закат, тепла твоя ночь, вечен твой день, Первая среди жриц.

– Богиня в каждом из нас, – дрожащим голосом отозвалась храмовница, – в сердце и разуме, на земле и на небе, Первый из жрецов.

Она еще успела вздохнуть, прежде чем Агравейн-из-видения наклонился, ловя своими губами ее. Агравейн-наблюдавший-за-видением чувствовал жар чужого тела, как собственный. Чувствовал, как трудно друиду сдерживаться, чтобы быть неторопливым, и вместе с тем ощущал, как тот наслаждается неспешностью ласки. Архонец не видел деталей комнаты, в которую привела друида храмовница, – только большое ложе в оранжевом свете фонарей, какой можно увидеть в разгар Наи́на Мо́ргот.

Женщина замерла, останавливаясь, только когда они раздели друг друга донага. Подняла с пола чашу с зачарованным снадобьем по древним рецептам – из соков деревьев, трав и яда змей. По обряду следовало начертить ею сплошную линию от точки над бровями возлюбленного до чресел, и затем он должен был повторить то же, обведя к тому же ореолы сосков и пупок любимой. Но в этот раз Агравейн-из-видения остановил храмовницу, мягко положив ей на запястье ладонь.

– Ты не обязана делать это.

– Но долг…

– Не имеет значения. Талнуру всего три. Если ты чувствуешь, что готова родить следующего ребенка, я приму твое благословение с честью, о мудрейшая, но, если ты пока не хочешь, отставь заклятие Праматери. Пусть память об этой ночи останется только в наших сердцах.

Рука женщины дрогнула. Жрица растерялась, прислушиваясь к себе, потом выдохнула и несмело поставила чашу на пол. Агравейн-из-видения взял ее ладони, развел руки, осматривая с головы до ног. Жреческие символы храмовницы были такими же яркими, как его. От вайдовых змей в левом уголке лба спускался прорисованный в коже узор из двух линий: одна, прямая, вилась вдоль брови, вторая, из рисунков, уходила вниз и полностью повторяла изгиб женской скулы и челюсти. Шея была чиста, но обнаженная грудь – усыпана знаками, как ожерельем. Некоторые совпадали с его знаками Верховного друида, некоторые были другими.

Друид спустил взгляд ниже – к мягкому животу, крутым бедрам, стройным ногам, также испещренным знаками. Великолепие.

Агравейн-наблюдавший-за-видением почувствовал восхищение, перемешанное с безумным желанием, что так настойчиво било кровью в паху. Улыбнувшись, женщина провела ладонями по твердой груди возлюбленного, обогнула контур плеч, погладила руки, коснулась живота. Гость в видении ощущал страшную неловкость, понимая, что лишний, но выйти из видения не мог хотя бы потому, что проживал чувства друида как собственные.

И только когда все закончилось, Агравейн-архонец стал замечать, что все не так. Волосы храмовницы не рыжие, а почти белые; глаза – почти синие, как у Талнура, в то время как его собственные – глаза друида – далеко не янтарные, а черные…

Они выглядели иначе, но оставались собой, все трое.

Агравейн открыл глаза и медленно поднялся в кровати. Подошел к столу, зажег пару свеч. Спать он не мог.