Копье и кость

– Но ты же не собираешься оставить ее в живых?! – ужаснулся Энум, подскочив с места.

– Хм-хм-хм… собираюсь или нет? Собираюсь или нет… Разумеется, нет. Когда еще представится шанс прикончить Мать лагерей, а? Или нет, прикончить Бану Кошмарную? Ведь если тан Сиреневого дома сумеет побороть слабость привязанностей сердца и кровное родство и приговорит ту, которая портит жизнь всему Ясу, которая подменяет кости в каждой игральной чашке, о которой даже жрецы толком ничего не могут предсказать, о нем же заговорят совсем иначе, понимаешь? А, сынок? Твердая рука – это важно, важно. Вышло бы интересно.

Кто бы мог подумать, что все можно подать так, изумился Энум. Мать лагерей ведь действительно как черная овца в стаде. Энум просиял, у него точно второе дыхание открылось – готов был тотчас же бежать встречать родственницу, ведь все, само собой, выйдет очень интересно, хм-хм.

Живот у Бану оформился пару недель назад и выпирал пока достаточно аккуратно. Тем не менее всю одежду для нее давно перешили, а кое-что даже пришлось мастерить заново.

Лигдам, оруженосец, помог госпоже одеться. Он до сих пор, как ни пытался скрыть, каждый день откровенно пялился на разросшийся танский живот, словно недоумевая, что здесь не так. Правда, с возложенными обязанностями справлялся почти так же хорошо, как Юдейр. В отличие от последнего, Лигдам больше молчал и частенько отводил полный укоризны взгляд, чем отчаянно напоминал Бансабире Гобрия. Зато с Раду не цеплялся, так что хлопот от него не было. Пока.

Потуже перетянув ремешки с ножнами и закрепив в них ножи, Бансабира немного прогнулась в спине, слабо потягиваясь. Сама себе женщина напоминала круг жирного желтого сыра, и такой образ жизни за две недели ее откровенно доконал. Лигдам подал оружие, закрепил и отступил на шаг. С недавних пор у Бану в шатре заимелось удлиненное бронзовое зеркало – кузнецы и пригнанные пленные ремесленники откатали из доспеха какого-то важного ахтаната. Так что теперь танша каждое утро с жутко недовольным лицом рассматривала свое отражение – с выпяченным животом и мечом на поясе.

– Тану? – донеслось с улицы.

– Чего тебе, Гистасп? – немного нервозно бросила Бансабира.

– Мм… – Лигдам уловил недоумение в мужском голосе. По понятным причинам – танша ведь прекрасно распознает по голосу каждого офицера и охранника.

– Тану, это Дан, – сообщил голос.

Бансабиру это признание отчего-то взбесило.

– Само собой, ты, – проворчала Бану, отодвинув полог и столкнувшись с вице-командиром нос к носу. – Но разве ты не пришел сюда с тем, чтобы сообщить, что у тебя за плечом стоит Гистасп, которому что-то нужно?

Бансабира подбородком указала за спину Дана – там в самом деле стоял ухмыляющийся командир второго подразделения. Пока Дан пытался прийти в чувство от столь неожиданного укора, Бану закончила:

– Нечего топтаться тут, заходи и говори, с чем пришел, – и исчезла в шатре.

Да, гостеприимством сегодня даже не пахнет, отметил про себя Лигдам.

Бансабира вернулась к зеркалу. Гистасп вошел следом.

– Смотрю, вы в отличном расположении духа, – добродушно проговорил Гистасп. – Утра тебе, Лигдам, – кивнул поклонившемуся оруженосцу.

– Ох, до чего по-идиотски выглядит… – Ударом ладони Бану качнула клинок, вновь стоя у зеркала.

Гистасп, не дождавшись разрешения, присел на стул за походным столом, присмотрелся к танше – кажется, ей было абсолютно все равно, что происходит. Вытащила меч, сделала несколько неровных взмахов, убрала обратно. Повертелась еще немного, глядя на себя, потом тяжело вздохнула, точно примиряясь с чем-то, расстегнула пряжку и впихнула пояс в руки озадаченного оруженосца.

– Все равно я уже не могу толково им пользоваться. Из-за него, – танша развела руками, будто выставляя напоказ повинный во всех грехах живот, – я совершенно ни на что не годна! Подай кнут хотя бы, – протянула руку, куда Лигдам почти сразу вложил новое оружие.

– Так чего хотел, Гистасп? – спросила танша, когда, покончив с кнутом, тоже уселась за стол, расставив ноги. Лигдам побежал за завтраком.

– Сообщить, что почившие несколько дней назад Юдейр и Бут Наадал благополучно расходованы каптенармусами в псарнях.

Гистасп сказал это таким будничным тоном, что Бану невольно передернуло – еще непонятно, кто из них двоих больше кошмарен.

– Не говори мне про еду – я готова совсем ничего не есть, если это поможет ему не расти. – Женщина взглядом указала на живот и продолжила куда более серьезно: – К Наадалам отправили шпиона?

– Так точно, – деловито ответил Гистасп. – Мой человек распространит это сообщение.

– И тогда дальнейшие действия Синего танаара станут предсказуемыми.

– Думаете?

– Человек, одержимый местью, всегда предсказуем.

Гистасп сглотнул ком в горле. И как он раньше не сообразил? Так вот почему их армия стоит здесь, на югах, в десяти днях верхом без устали от Красного танаара, хотя танша больше всего и мечтает отомстить Шаутам за смерть матери. Действительно, самое страшное, что можно делать на войне, – действовать очевидно.