Копейщики

Но вот однажды к вечеру лёгкий бриз вдруг стих и оставил в покое пальмовые кроны, бутоны роз на длинных колючих ножках и сухую траву, которая, ещё не веря в приближение непогоды, по привычке клонилась в сторону от моря. Пышные светло-серые облака закрыли половину неба и понемногу налились густой синевой. Стало душно и тревожно. Птицы, заметив, что солнце исчезло, разлетелись по гнёздам, спрятались под крышами домов и замолчали. Жители Палермо торопились до дождя снять бельё, висевшее на верёвках, вынести из патио в кладовые плетёные кресла, убрать на полки глиняные чашки и кувшины с недопитым красным вином. Дворцовая охрана австрийских драгун - и та спешно пряталась под арки ворот и под козырьки навесов боковых дверей. Мерон с надеждой смотрел на чернеющее небо. Его душа преисполнилась ликования и восторга. Вначале небольшой, но с каждой минутой усиливающийся ветер с суши поднял на улицах пыль, мусор и сухие опавшие листья. Скрученные в спирали воронки поднимали в воздух мелкий песок и забытые кое-где на верёвках носовые платки. И, наконец, из грозовых туч на город обрушился ливень, полируя каменные мостовые, построенные ещё римлянами. Время от времени, сопровождаемая громом, сверкала молния. Палермо притих, отгородился от ветра закрытыми ставнями и рано отошёл ко сну.

***

Часы на башнях церквей пробили час ночи. Проливной дождь немного стих, но продолжал настойчиво барабанить по черепичным крышам, колоколам собора, застревая в густой листве оливковых пальм, рожковых деревьев и пробкового дуба. По улицам, уходящим с незначительным уклоном в сторону моря, побежали ручейки, окрашенные в золотистые цвета песчаных и известняковых почв западных отрогов сицилийских Аппенин.

Если бы кто-то из жителей домов, выходящих окнами на Кафедральный собор Палермо, выглянул в этот час на улицу, он бы увидел, как, скрываясь в густой тени стен, к собору подошёл человек в чёрном плаще. Чёрный Cappuccio di frrate[130] широкими складками прикрывал лицо.

Отворив незапертую, согласно сицилийской традиции, тяжёлую, отделанную бронзой дверь, он тихо, стараясь не задевать длинным свёртком за углы стен, проник внутрь.

- Господи! Только бы трут не промок - а то придётся действовать на ощупь, – прошептал неизвестный.

Достав из кучи тряпья завёрнутый в промасленный холст факел, Мерон (а это был он) пошарил в карманах рыбацких широких штанов, купленных накануне в лавке старьёвщика-еврея, и вытащил кремень, кусок верёвки, пропитанный смолой алеппской сосны, и мощный широкий нож. Держа клинок как можно ближе к труту, он сильными ударами кремня о сталь стал высекать искры. После двух-трёх ударов трут принял в себя пучок маленьких белых молний и разгорелся жёлтым коптящим огнём. Офицер поднёс трут к факелу. Огромный трёхнефный зал Собора отразил вспыхнувшее яркое пламя бронзовыми подсвечниками и цветными витражами окон.

Жильбер двинулся в угол базилики, где находились могилы королей.

Проходя мимо распятия с фигурой Христа, драгун торопливо перекрестился, встав на одно колено. Но мгновение спустя неведомая сила подняла его с пола и повлекла дальше.

Вот она, гробница Фридриха. Тяжёлая мраморная, потемневшая от времени плита внушала уважение. На камне был высечен полустёртый от прикосновений многочисленных ладоней меч с рукояткой в форме креста тамплиеров. Ниже угадывалась надпись на латыни, местами также утраченная:

«Здесь покоится… достославный император и король… Сицилии Фридрих II».

Мерон медленно обошёл гробницу, закрепил факел в кладке стены и стал искать под крышкой саркофага щель, куда можно было просунуть лезвие ножа. Найдя такое место, он вогнал сталь глубже и стал прорезать под плитой мох, окаменевший песок и мусор. Спустя полчаса, обойдя таким образом по периметру гробницу, офицер упёрся покрепче ногами и попытался сдвинуть крышку. Надгробие дрогнуло, отдавая холодом в ладони Мерона, но осталось на месте. Очевидно, в камень был вделан замок, невидимый снаружи, или имелся некий секрет, скрытая пружина. Жильбер оглянулся, ища, чем можно поддеть плиту, что можно использовать в качестве рычага. Но ничего подходящего для этой цели не увидел. В отчаянье он ударил кулаком по камню. Даже эха не появилось под сводами собора, только плоский звук разбиваемой плоти и боль в руке дала понять Мерону, что его попытка вскрыть гробницу потерпела неудачу. Он устало сел на край гробницы.

Ливень за окнами по-прежнему шёл, оставляя под тихую барабанную дробь многочисленные капли на цветных стёклах окон. Факел коптил. Причудливые тени тёмными пятнами поднимались по стенам и пропадали под высоким куполом собора.

Древесный запах горящей смолы щекотал ноздри.

И тут Мерон вспомнил строки из послания Фридриха.

«…Я – запах роз на фоне звёзд вчерашних,

слеза с пера на новую страницу

в одной из книг, в Евангелье Пасхальном,

застёжка – ключ для щели тайника…»

- Пасхальное Евангелие… Ну, конечно! Где оно? Святые угодники! Здесь, конечно, здесь, в соборе.