Копейщики

Весь следующий день слуги под началом сapouffcio укладывали в деревянные ящики серебряную и золотую посуду, высокие бронзовые подсвечники, картины и фолианты из библиотеки дворца. В комнатах пахло свежей стружкой, воском и пылью. Управляющий печально вертел в руках список, составленный австрийским офицером, и громко вздыхал, всем своим видом давая понять, как он недоволен таким откровенным и наглым грабежом. Заворачивая в тряпки старинные византийские бокалы с гербом Штауфенов на толстых прозрачных стенках, изящные двурогие вилки с вензелями бывших правителей Сицилии, он тихо ругался. Слуги прятали улыбки, качали головами, слыша крепкие, хлёсткие словечки и ядовитые замечания на выразительном южно-итальянском наречии в адрес сеньора Жильбера.

А посыльный Карла всё своё время проводил в кабинете, принадлежавшем когда-то Фридриху, время от времени появляясь возле ящиков и сверяя свой список с уже упакованными вещами. В руках, кроме описи ценностей, у него были какие-то старые свитки, которые он аккуратно разворачивал и бегло просматривал. Потом он относил их обратно в библиотеку и возвращался с новыми.

Управляющий заглядывал через плечо офицера в пожелтевшие от времени листы, пытаясь прочесть причудливую вязь рукописных текстов, но ничего не мог разобрать. Записи были сделаны на разных языках. Одни – на латыни, другие - на греческом, третьи - на арабском.

Но австрийца это не смущало. К большому удивлению управляющего, незваный гость, по-видимому, знал все эти языки. Он легко пробегал глазами написанное. Откладывая в сторону один свиток, брался за другой, пока в кабинете не выросла целая куча маленьких цилиндриков, небрежно сложенных на столах.

К вечеру сеньор Жильбер потащил старика на чердак. Управляющий уже успел пожалеть, что рассказал настырному юноше о разном хламе, ржавых латах, старом оружии, разбросанных, как попало, наверху. Все жалобы сицилийца на старость и болезни не помогли. Пришлось взять в руки подсвечник и проводить упрямца по узким и крутым лестницам под самую крышу. Потея в нагретых за день солнцем комнатах, сapouffcio, ворча и чертыхаясь про себя, битый час помогал офицеру разбирать ветхие потёртые временем и плохими дорогами Европы старые сундуки. Наконец, испачканные вековой паутиной и пылью, искатели королевских тайников наткнулись на маленький шкафчик – раскладное походное приспособление для письма.

- О, mon Dieu! Bureau! – воскликнул австриец, беря в руки инкрустированный перламутром, потёртый во многих местах деревянный сундучок.

«Святая Агата! – в который раз удивился управляющий. – Наш хитрый юноша, сеньор Жильбер - этот ангел в непорочном до неприличия bianco casacca[127] - знает и французский!»

Драгун, не обращая внимания на протесты старика, вытащил из-за голенища испачканного извёсткой чёрного сапога нож и, ничуть не смущаясь возможной ценностью вещицы, стал торопливо вскрывать многочисленные ящички бюро.

Увы, все они оказались пусты. Сломав внутренние перегородки, и с досадой захлопнув последнее проверенное им отделение, офицер уже хотел оставить в покое исковерканное ножом ни в чём не повинное дерево, как вдруг незамеченная им в темноте одна из накладных боковых пластинок с тихим звоном маленькой пружины отскочила.

Толстый слой мусора на полу с удовольствием принял дощечку в свои объятия, а в руку австрийца небольшой жёлтой бабочкой упал крохотный кусочек пергамента.

Драгун нагнулся поближе к свету свечей, бережно, осторожно касаясь пальцами, разгладил тонкий лист и бегло просмотрел всё, что было написано там мелким почерком. Потом по старым сгибам сложил, завернул пергамент в носовой платок и спрятал за обшлаг рукава.

Довольный находкой сеньор Жильбер хлопнул сapouff’cio по плечу и заторопился к лестнице.

***

Австрийский dominatore ufficiale (офицер), отложив отъезд на день, заперся в кабинете и строго-настрого приказал, чтобы ему никто не мешал. Управляющий тихо подходил к дверям, делая вид, что стирает пыль с оставшейся мебели и картин, но часовой, поставленный офицером, гнал его прочь.

Даже еду австрийцу передавал караульный через узкую щель в двери. И тогда можно было заметить руку драгуна, перепачканную в краске дубовой коры. На полу валялись исписанные им клочки бумаги.

- Невиданное расточительство, - ворчал старик, неодобрительно качая головой. Писчая краска обходилась ему недёшево, а денег от сеньора офицера он так и не увидел.

Между тем Жильбер Мерон вот уже третий час сидел за столом и внимательно изучал тот самый маленький кусочек пергамента, на тонкой нити судьбы опущенный ему прямо в руки по воле Всевышнего.

На потёртом временем правильной квадратной формы листе разноцветными красками чередовались записи на четырёх языках – арабском, испанском, немецком, греческом. Австриец всё никак не мог сложить эту хитрую мозаику из слов в понятную разуму картину.

Высунув от усердия язык, иногда касаясь его розового кончика уже порядком затупившимся пером, он аккуратно выводил на бумаге строчку за строчкой, зачёркивал, думал и снова писал.