— Температура слишком высокая. И судороги, — хрипела Таня, у нее сжало горло с такой силой, что она едва могла дышать.
— Все дети болеют. Ни за что... — с каким-то упертым отчаянием повторил Туча.
— Мамочка... мама... — стонала Наташа.
Таня обхватила ее, прижала к себе.
— Солнышко, я здесь... Я с тобой... — Она испытывала такую боль, словно с нее заживо сдирали кожу, — мы к доктору едем... Он тебе маленький укольчик сделает, и ты поправишься. Все будет хорошо. Ты обязательно поправишься! Я люблю тебя, солнышко мое... Я люблю тебя... — повторяла она беспрерывно.
— И я люблю тебя, мамочка... Очень-очень... головка...
— Потерпи, солнышко... Скоро приедем к доктору.
К счастью, доктор Петровский был в больнице, и Таня усмотрела в этом добрый знак. Когда он уверенно развернул одеяло и стал слушать маленькую девочку, Таня испытала отчаянный прилив надежды.
— Когда поднялась температура? — спросил Петровский.
— После обеда... к вечеру... — ответила Оксана, она тоже находилась здесь.
— Она ела что-то, пила?
— Отказывалась и от питья, и от еды. Я ей пить давала. При температуре надо. Она ни в какую...
— Судороги были?
— Только что... нет, полчаса назад, — сказала Таня, — и на свет ей больно смотреть. Она говорит все время, что у нее головка сильно болит. Это от температуры, да?
— Когда это появилось? — Петровский рассматривал синеватые пятна, появившиеся на руках и лице девочки, четко была видна и небольшая красноватая сыпь.
— Я не знаю, — Таня посмотрела на Оксану, — Там темно было... где она... не видели.
— Дохтор, вы того... — Туча неуклюже переступал с ноги на ногу, напоминая слона в посудной лавке. Это могло было быть смешно, если бы не было так трагично. — Если лекарства вдруг... или позвать кого... вы скажите только... из-под земли вырою!
— Я понял, — лицо Петровского было очень серьезным.
Появилась медсестра с подносом шприцев. Наташа заплакала. Таня кинулась к ней.
— Не подходите! — резко вскинулся Петровский. — Вы нам мешаете! В коридор, все трое. Надо немного подождать.
Туча буквально нес Таню, она не могла идти, у нее подкашивались ноги. Время тянулось долго, и сквозь эту муку Таня думала о том, что время может быть самым страшным палачом. Ничто не способно ранить больше, чем неизвестность, растянутая во времени.
— Может, ей кровь перелить надо? — Таня с надеждой поворачивалась к Туче. — Может, инфекция какая?
— Доктор все сделает, — уверенно говорил он. — Спец же. И кровь новую зальет.
— Я! Я отдам ей всю свою кровь! — горько плакала Оксана.
Таня не случайно заговорила о переливании крови. Об этом новом эксперименте в лечении различных болезней говорили все. Много писали в газетах. Разговоры дошли даже до простых обывателей. Так что об этом слышали все, и все думали, что это может спасти от любой, самой страшной болезни.
Переливание крови в глазах простого обывателя стало считаться чудом. И в больницах просто на глазах выросла очередь из тех, кто желал лечиться новыми методами. Слухи вселяли надежду. Поэтому Таня вспомнила их, и надежда забрезжила перед ней — Наташа выздоровеет.
Дверь открылась. На пороге появился доктор Петровский. Его лицо было страшным.
— Машина есть? — обратился к Туче.
— Да за двором стоит! Хоть куда... — тот резко встал.
— Ее срочно надо вести в инфекционную больницу! Они знают. Имели с таким дело. Мы не можем держать ее здесь. В инфекционку! Срочно.
— Доктор... — Таня вцепилась в стену.
— Разговоры потом! Я еду с вами. Быстрее!
В ярком свете уже включенных ночных ламп было видно, как по лицу Наташи разливалась синева.
В коридорах инфекционной больницы было пусто. Им навстречу выбежала пожилая докторша — знакомая Петровского, которую он уже успел предупредить по телефону. Наташу быстро занесли в отдельную палату.
— Почему ее отдельно кладут? — заволновалась Таня. — Почему отдельно от всех?
— Таня... — Туча попытался ее успокоить.
— Высокая температура и озноб, головная боль, спутанность и потеря сознания, сонливость, мышечная слабость, регидность затылочных мышц... — Петровский перечислял симптомы женщине-врачу из инфекционки, — судороги, светобоязнь, повышенная кожная чувствительность, реакция на звуки. Повышение частоты сердечных сокращений. Кожная сыпь в виде звездочек.
— Я поняла вас, — губы ее горько искривились.
Она тут же взяла с тумбочки простой граненый
стакан, приложила его к высыпаниям, четко проступившим на руке Наташи, и придавила так, что кожа под стаканом побелела. Кожа побелела, сыпь сохранила яркий, насыщенный цвет. Петровский горько вздохнул и отвернулся к окну.
Наташа стонала. Она лежала на кровати в странной позе: на боку, с запрокинутой головой и согнутыми ногами. Таня попыталась поправить ей головку, но девочка вдруг стала страшно кричать.
— Не делайте так! — Петровский отвел ее руки. — Это причиняет ей боль. Не надо.
Таня села на пол рядом с кроватью и опустила лицо в матрас. Петровский быстро вышел из палаты.
— Доктор! — Туча вышел за ним и нагнал его уже в коридоре. — Говорите, доктор. Скажите мне.
— Нет.
— Мне можно. И нужно. Говорите.