Копи царя Соломона. Прекрасная Маргарет

Ну, а я могу доказать это – ты, надеюсь, помнишь, что дал мне расписку, – а если я сделаю это, что произойдет со священником, который вызвал ненависть испанского гранда и его знатного родственника?

– Я служитель святейшей инквизиции, никто не посмеет тронуть меня! – выкрикнул отец Энрике.

– Я думаю, что найдутся люди, которые пойдут на риск.

Король, например.

Отец Энрике бессильно откинулся на спинку стула.

Теперь он догадался, кого подразумевала Инесса, говоря о знатном родственнике Морелла, и понял, что попал в ловушку.

– В воскресенье утром, – заговорил он глухим шепотом,

– процессия направляется по улицам к театру, где будет прочитана проповедь тем, кто должен будет идти в Квемадеро. Около восьми часов процессия ненадолго вступит на набережную, где будет мало зрителей и потому дорога там не охраняется. Если дюжина смелых молодцов, переодетых крестьянами, будет ждать там с лодкой наготове, то, может быть, они сумеют... – И отец Энрике замолк.

Тут в первый раз заговорил Питер, который до тех пор сидел молча, наблюдая за этой сценой.

– В таком случае, преподобный отец, как эти смелые парни сумеют узнать жертву, которую они ищут?

– Еретик Джон Кастелл, – ответил священник, – будет сидеть на осле, одетый в замарру86 из овчины, с нарисованными на ней чертями и подобием пылающей головы.

Все это очень хорошо нарисовано, я умею рисовать и сам делал это. Кроме того, у него у одного будет на шее веревка, по которой его можно будет узнать.

– Почему он будет сидеть на осле? – с яростью спросил

Питер. – Потому, что вы пытали его так, что он не может ходить?

– Нет, нет! – возразил доминиканец, съежившись под этим яростным взглядом. – Его ни разу не допрашивали, ни одного поворота манкуэдры, клянусь вам, сэр рыцарь! Зачем это – ведь он открыто признал себя презренным евреем!

86 Замарра – балахон позора.

– Будь осторожнее в выражениях, друг мой, – прервала его Инесса, фамильярно похлопывая его по плечу: – здесь есть люди, которые придерживаются другого мнения, чем вы в вашем святом доме, но которые умеют применять манкуэдру и могут устроить неплохую дыбу при помощи доски и одного или двух воротов, какие есть в соседней комнате. Воспитывайте в себе учтивость, высокоученый священник, иначе, прежде чем покинуть это место, вы станете длиннее на целый локоть.

– Говори дальше, – приказал ему Питер.

– Кроме того, – продолжал дрожащим голосом отец

Энрике, – был приказ не пытать его. Инквизиторы полагали

– это было, конечно, неправильно с их стороны, – что у него есть соучастники, чьи имена он выдаст, но в приказе было сказано, что так как он долго жил в Англии и только недавно прибыл в Испанию, то у него не может быть сообщников. Так что он цел и невредим. Я слышал, что никогда ни один нераскаявшийся еврей не шел на костер в таком отличном состоянии, как бы богат и уважаем он ни был.

– Тем лучше для тебя, если ты не врешь, – заметил

Питер, – Продолжай.

– Больше нечего рассказывать. Могу еще добавить, что я буду идти рядом с ним вместе с двумя стражами, и, конечно, если его вырвут у нас и под руками не окажется лодки для преследования, мы ничего не сможем сделать.

Ведь мы, священники, люди мирные и можем даже разбежаться при виде грубого насилия.

– Я советую вам бежать быстро и как можно дальше, –

проронил Питер. – Однако, Инесса, где гарантия, что ваш друг нас не обманет? Ведь он может провести кого угодно.

– Тысяча дублонов, тысяча дублонов, – пробормотал старик Израэль подобно сонному попугаю.

– Он, может быть, надеется выжать еще больше из наших трупов, старик. Что вы скажете, Инесса? Вы лучше разбираетесь в этой игре. Как мы можем заставить его сдержать слово?

– Я думаю, смертью, – сказал Бернальдес, понимая, какой опасности он подвергается как компаньон и родственник Кастелла и номинальный владелец судна «Маргарет», на котором тот должен был бежать. – Мы знаем все, что он может рассказать, и, если мы отпустим его, он рано или поздно предаст нас. Убейте его, чтобы он не смог мешать нам, и сожгите его труп в печи.

Тут отец Энрике упал на колени и со слезами и стонами начал умолять о милосердии.

– Чего ты так хнычешь?– спросила Инесса, глядя на него задумчивым взглядом. – Ведь твоя смерть будет гораздо легче, чем та, на которую ваши праведники обрекают многих гораздо более честных мужчин. . и женщин. Что касается меня, то я думаю, что сеньор Бернальдес дал правильный совет. Лучше умереть одному, чем всем нам.

Ведь ты понимаешь, что мы не можем довериться тебе.

Есть ли у кого-нибудь веревка?

Отец Энрике пополз к ней на коленях и начал целовать подол ее платья, умоляя во имя всех святых пожалеть его.

Ведь он попал в эту ловушку из-за любви к ней.

– К деньгам, ты хочешь сказать, гадина, – поправила

Инесса, отталкивая его туфлей. – Я вынуждена была слушать твои любовные бредни, когда мы ехали вместе, и еще раньше, но здесь мне это ни к чему. И если ты заговоришь опять о любви, ты живым отправишься в печь булочника.