Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита

Перед входом, где валялись копья и щиты, возле четырех тяжелораненых стояли уцелевшие люди. Из тридцати сильных, крепких мужчин осталось едва пятнадцать, и пятеро из них, включая миссионера, были ранены, двое — смертельно. Сэр Куртис и зулус остались невредимыми, капитан Гуд потерял пятерых, у меня было убито двое, Макензи оплакивал шесть человек. Уцелевшие, за исключением меня, были в крови с головы до ног — рубашка сэра Генри казалась выкрашенной в красный цвет — и страшно измучены. Один Умслопогас стоял в лучах солнца у груды трупов, мрачно опираясь на свой топор, и не казался расстроенным или усталым, несмотря на то что тяжело дышал.

— Ах, Макумазан! — сказал он, когда я ковылял мимо него, чувствуя себя разбитым. — Я говорил тебе, что будет хороший бой, так и случилось. Никогда я не видел ничего подобного! Железная рубашка, которую не пробьешь, наверное, заколдована. Если бы я не надел ее, то был бы уже там! — он поднял глаза на небо.

— Я дарю тебе эту рубашку! Ты — храбрый человек! — произнес сэр Генри.

— Ты, Инкубу, очень храбрый человек, но я должен дать тебе несколько уроков, как владеть топором. Тогда ты покажешь свою силу! — ответил зулус, обрадованный и подарком, и комплиментом.

Миссионер спросил о Флосси, и мы искренне обрадовались, когда один кафр сообщил, что видел, как она бежала к дому вместе с нянькой. Захватив с собой раненых, способных вынести дорогу, мы потихоньку направились к миссии, измученные, покрытые кровью, но с победой. Мы спасли жизнь ребенка и преподали мазаям хороший урок, который они долго не забудут! Но чего это стоило!

У ворот стояла, ожидая нас, миссис Макензи. Увидев нас, она вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Ужасно, ужасно! — повторяла она и немного успокоилась, лишь увидев своего супруга. В немногих словах я рассказал ей об исходе борьбы (Флосси, благополучно прибежавшая домой, могла ей рассказать потом все подробно).

— Да благословит вас Бог, Квотермейн, — миссис Макензи торжественно поцеловала меня в лоб. — Вы спасли жизнь моего ребенка!

Мы отправились к себе переменить платье и перевязать раны. Сэр Генри и капитан Гуд, благодаря кольчугам, получили незначительные ранения, легко излечимые простым пластырем, а я и вовсе не пострадал. Рана миссионера имела серьезный характер, но, к счастью, копье не задело артерии.

Вымывшись с наслаждением и переодевшись, мы прошли в столовую, где нас ожидал завтрак. Странно было сидеть в хорошо меблированной столовой, пить чай с тостами после всего, что случилось с нами. Невозможно было поверить, что несколько часов назад мы дрались с дикарями.

Когда мы закончили завтрак, дверь отворилась и вошла Флосси, бледная, измученная, но невредимая, поцеловала нас всех и поблагодарила. Я же отметил ее находчивость и смелость, которые она выказала, убив дикаря ради спасения своей жизни.

— О, не вспоминайте, пожалуйста! — попросила она, заливаясь слезами. — Я никогда не забуду его лица, когда он повернулся ко мне!

Я посоветовал ей поспать, она послушалась и вечером проснулась бодрая и полная сил. Меня поразило, что девочка, стрелявшая в дикаря, теперь не могла вынести даже напоминания об этом. Впрочем, это отличительная черта ее пола!

Бедная Флосси! Боюсь, что нервы ее долго не успокоятся после ужасной ночи, проведенной в лагере дикарей. Она рассказала мне, как невыносимо долго тянулась эта ночь, когда девочка не знала, доживет ли до утра. Она прибавила, что, зная о нашей малочисленности, не смела ожидать попытки освободить ее, тем более что мазаи не выпускали ее из вида; большинство из них не видело никогда белых людей, поэтому они трогали ее за руки и за волосы своими грязными лапами. Она решила, если помощь не явится, с первыми лучами солнца убить себя, потому что няня слышала слова лигонини, что их замучат до смерти, если с восходом никто из белых людей не явится заменить ее. Тяжело было ребенку отважиться на это, но не сомневаюсь, что у нее хватило бы смелости застрелиться. Она была в том возрасте, когда английские девочки ходят в школу и помышляют о десерте. Это дикое дитя проявило больше мужества, ума и силы воли, чем любая взрослая женщина, воспитанная в праздности и роскоши.

Закончив завтрак, мы отправились спать и проспали до обеда. После обеда все обитатели миссии — мужчины, женщины и дети — пошли к месту побоища, чтобы похоронить наших убитых и бросить трупы дикарей в волны реки Тана, протекающей в пятидесяти ярдах от крааля.

В торжественном молчании похоронили мы наших товарищей. Гуд был избран прочесть поминальную службу (в отсутствие миссионера, вынужденного лежать в постели), благодаря звонкому голосу и выразительной манере чтения. Это были тяжелые минуты, но, по словам капитана, было бы еще тяжелее, если бы нам пришлось хоронить самих себя!