Улыбаясь, берет в руки шнурок, привязанный к колышку. Вытягивает на берег лебедя, который негодующе шипит, и вообще, показывает свое нерасположение к трудовым мигрантам. Крупным планом показан клюв лебедя… Камера отъезжает, и мы видим, что это все, что от него осталось. Среди кучи перьев сидят Ион и Нику, у них сытый и слегка пьяный – как всегда, если поешь после долгого поста, – вид. Нику рыгает, Ион глядит на него неодобрительно, как молдаванин – на планетарий («ишь блядь удумали»). Они выглядят очень хитроумными, и в то же время, чрезвычайно наивными. Эти два состояния перетекают на их лицах друг в друга, как Инь и Янь
– Жалко птичку, – говорит Нику.
– Птичку жалко, – подтверждает Ион.
Смеются. Игра смыслов, понятная лишь советскому телезрителю, потому что герои говорят цитатой глупой советской комедии. Для всех нормальных людей данный мини-диалог должен выглядеть нелепым и идиотским, каковым, он, собственно, и является – как и все шутки в советских комедиях и те, кто ими разговаривает.
– Алаверды кимбуду! – говорит Нику.
– Уха-ха, – говорит Ион.
– Хахахахах, – говорит Нику.
– Так выпьем, чтоб не выбиваться из коллектива, – говорит Нику.
Семен Семеныч, – говорит Ион.
От смеха сгибаются пополам. На заднем плане показан вагончик, который раскачивается – на этот раз явно уже из-за того, что режиссер ломает дверь. Глухие крики на итальянском языке. Мы можем различить лишь отдельные итальянские слова»… нда… суки мля… землееды… да я вас всех в ро…». Молдаване хохочут, утирают слезы. Они сейчас очень похожи на армян из «Нашей Рашы», которые, загримировавшись, объясняют русским, какие те тупые и смешные. Разумеется, выглядит это не смешно, очень не смешно…
Лицо полицейского – который стоит чуть поодаль, – суровое и вытянутое. Ему тоже не смешно, он гражданин Западного мира, ему глубоко безразличны культурные отсылы постсоветского мира. Он тянется к свистку, но молдаване успевают заметить его. Бросаются, – моментально, даже не приняв позу «на старт» – прочь от вагончика. Показаны спины, перепуганные лица, бегущие ноги…
Крупным планом швабра, рука, которая ее убирает.
Прямо в камеру летит волосатый, без трусов, мужчина с эрегированным членом. Это режиссер, выражение лица которого успевает поменяться во время полета от безудержного гнева, до полной растерянности (мы видим его глазами полицейского). На заднем фоне шлюшка прикрывает лобок табличкой с номером дубля. Крупно табличка.
«Dublo 234455785/204ХХ»
Следующая сцена, молдаване стоят у аэропорта – для тупых так и написано «Аэропорт Милана» – и бросаются к машинам, из которых выходят приезжающие. Помогают тащить вещи, боковым зрением следят, нет ли полиции, конкурентов… выглядят такими же чумазыми, на плече одного – перышко лебедя. То есть, все это происходит в тот же день, и парни быстро сориентировались.
Неподалеку останавливается маленький «Фиат». Из него выходят двое мужчин. Мы узнаем в них агентов Моссад, Натана и Иеремию. Они одеты в лучшие вещи ведущих итальянских брендов, поэтому выглядят как респектабельные педофилы на отдыхе в Молдавии или Таиланде, сами понимают это, и им не по себе. Натан нервно поправляет шейный платок, передергивает плечами в пиджачке-вельвет… С отвращением косится на свою продвинутую обувь. Молодой – Иеремия, – с облегчением бросает фирменный зонт на заднее сидение машины, и, совершенно очевидно, избавляется от вещи навсегда.
– Только гомики эту фигню и носят, – говорит он.
– Неудивительно, ведь гомики ее и делают, – говорит Натан.
– Обязательно было ехать через эту долбанную макаронию? – говорит Иеремия.
– Обязательно, – спокойно говорит Натан, судя по виду, привыкший к вспышкам ярости своего молодого напарника.
– А вот и носильщики, – говорит он.
К агентам подлетают Нику и Ион. Услужливо берутся за чемоданы. Нику неловок, и роняет чемодан, но Ион успевает подхватить. Все происходит неожиданно, поэтому Ион реагирует непосредственно на языке, на котором думает. То есть, как и все молдаване, на русском.
– Твою мать… – шепотом говорит он Нику.
Лицо агента Натана озаряется. Он выглядит, как счастливая еврейская мама, которая узнала, что ее здоровая еврейская дочь зачала от ее здорового еврейского мужа, и, несомненно, зачала здорового еврейского мальчика (ну или девочку, чтоб она так жила, как мы пожили). Глядит несколько секунд на носильщиков с восхитительной улыбкой, снимает перышко с плеча Нику, и говорит, довольно улыбаясь:
– Tvoi est russkii tovarish?
– Нет, мы молдаване, – угодливо говорит Нику.