Если бы напротив него не было мужчины, то Нику выглядел бы как восьмиклассник на первом свидании с восьмиклассницей, которая со времен вальса в 3 классе обзавелась грудью, оволосением лобкового покрова, кокетливой улыбкой и прочими ловушками.
Дверь закрывается…
Снова на экране сцена с Натали Портмен. Она танцует. Камера отдаляется и постепенно девушка в наряде балерины становится белой пушинкой. Отъезд, и мы видим, что это перышко, которое, кружась, – с камерой, – плавно опускается на плитку туалета в аэропорту. Плитка вся в красных пятнах и полосах. Общий план: Ион и Нику лежат мертвые, очень мертвые, на полу, Натан переодевается в углу в одежду Иона, а Иеремия яростно бьет головой мертвого Нику по полу.
– Я, – кричит он.
– Не, – кричит он.
– Голубой! – кричит он.
Каждый выкрик сопровождается ударом головы несчастного об пол.
– Я! – кричит он.
– Служил! – кричит он.
– В спецназе! – кричит он.
– Иеремия, это не аргумент, – мягко замечает Натан.
– И потом, он тебя не слышит, – говорит он.
Становится перед зеркалом. Рассматривает себя. В руках у него документы молдаван. Иеремия тупо глядит на него, потом – видно, что отходит, – встает, и начинает переодеваться. Стаскивает одежду Нику, – сначала штаны, – и становится похож на голубого и в самом деле. Натан, видимо, об этом и думает, поэтому не может сдержать улыбки.
Внезапно дверь раскрывается и в туалет на полкорпуса входит уборщик, который застывает.
– Иеремия, – говорит Натан.
– Ты УТОМИЛ, – говорит Натан.
– Сколько раз я тебя просил, ЗАКРЫВАЙ ДВЕРИ, – говорит он.
– Каждый раз, когда нам нужно кого-нибудь убить, ты мля, кретин, оставляешь открытой дверь, – говорит он.
Видно, что Натан не на шутку зол, поэтому вид у Иеремии виноватый, и он, вопреки обыкновению, не пререкается. Уборщик тупо глядит на них и трупы. Дальнейшее происходит под классическую музыку
– Черт, тяжело, – говорит он.
Оборачивается. Видит, что Иеремия еще сидит на теле. Поднимает брови.
– Еще не додушил, – говорит Иеремия.
Натан задумчиво и понимающе – как еврейский дедушка на свадьбе правнука, – кивает и, с ногой в руке, ждет. Показана крупно ступня. Она мелко дрожит, потом дергается пару раз. Застывает, Натан продолжает тащить тело, – уже без Иеремии, – в кабинку, – сваливает его на мертвых молдаван. Дверь захлопывается. Раскрывается, и мы видим за ней стюардессу, которая толкает столик с напитками в салон самолета.
– Обед, обед, – шелестит девушка.
Показаны Натан и Иеремия, камера за ними останавливается, как если бы сосед сзади хотел послушать, о чем они говорят. С середины фразы:
–… ить, если ей на одни шмотки не только зарплата, но и аванс уходят, – говорит тихо Натан.
– И аванс? – тихо спрашивает Иеремия.
– Да, и новогодние я уже выгреб, – говорит тихо Натан.
– И на Пейсах льготные, – говорит он.
– И то, что за того араба сраного причитались… – говорит он.
– А стоит вякнуть, сразу рогами в пол, уйду мол, – говорит он.
– А я прикипел… – говорит он.
– Сам дурак, нечего было… – говорит он.
–… на молоденькой… – говорит он.
Иеремия сочувственно кивает.
Мы перестаем их слышать, на первый план выходит звук раздачи еды: шорох пакетов, звяканье термосов, бульканье напитков, порыгивания, почавкавания, хруст галет… Внезапно голос пилота говорит:
– Дамы и господа, – говорит он.
– Экипаж борта приветствует вас еще раз и имеет честь сообщить, – говорит он.
– Что среди пассажиров нашего воздушного судна находится лауреат Гонкуровской и Букеровской премии по литературе, наш соотечественник Владимир Лоринков, – говорит он.
–… который возвращается из Испании после получения премии имени Сервантеса, – говорит пилот.
– Поприветствуем нашего выдающегося земляка, – говорит голос.
Стюардесса поднимает высоко газету, на первой полосе которой крупно – лицо героя.