Писатель молчит. До Натальи доходит, что эти две фразы «О ты, чья месть отцу взывала к бытию тех фурий» и «Первый раз вижу американку, которая знает „Короля Лира“ наизусть», – и есть все, что ее собеседник знает на английском.
– Я учусь в школе актерского мастерства, – повторяет она на русском.
– Мой папа не одобряет этого, – повторяет она со вздохом.
– Ему кажется, что я бы больше преуспела в семейном бизнесе, – повторяет она.
– Что с нами будет? – спрашивает она без паузы.
Мужчина пожимает плечами:
– Ну, в одном можно быть безусловно уверенным, – говорит он.
– Мы все умрем, – говорит он.
– Папа предупреждал меня, что русские мужчины склонны к излишним философствованиям, – говорит Натали, становясь похожей на педантичную американку
– Твоя папа Гитлер, что ли? – спрашивает Лоринков.
– При чем тут Гитлер? – холодно спрашивает Наталья.
– Так это он так говорил, – говорит Лоринков.
– Мы евреи, – ледяным тоном говорит Натали.
– Так мля Гитлер и был еврей, ты че, не знала? – говорит Лоринков.
– Это гнусная ложь, – говорит Наталья сухо.
– Чья? – спрашивает Лоринков.
– Гитлеровской мля пропаганды? – говорит он.
Наталья проделывает невозможное – испепеляет ледяным взглядом собеседника. Но тот настолько с похмелья, что ему даже не неловко. Смотрит на Наталью с вызовом. Обе меряют друг друга презрительным взглядом, каждый – забыв о том, как сейчас выглядит сам. Наконец, отводят взгляд, Лоринков снова смотрит в пол, Наталья на окурок «Жока».
Видно, что они сумели не понравиться друг друга за очень короткий срок.
***
Мы видим перед собой гигантского чертика, сплетенного из резиновых трубочек. Таких в пост-СССР делают в местах заключения осужденные. Остатками трубочек они переплетают ручки, которые шлют своим девушкам с записками «ты только жди». У каждой уважающей себя девчонки в конце 80—х была такая ручка. А у автомобилиста – чертик.
Камера отъезжает, и мы видим, что это и правда автомобильный талисман. Он болтается на зеркале заднего вида. В нем мы видим недовольные лица Натана и Иеремии. А еще – лицо полного, краснорожего мужчины, с золотыми зубами. Тот, хохоча, рассказывает. Общий план машины, салона, дороги. Мы видим, что таксист умудряется: а) курить, б) есть семечки, в) вести машину, г) жестикулировать.
На одном, особо лихом, повороте побледневший Иеремия машинально крестится.
Натан глядит на него, высоко подняв брови.
Иеремия краснеет, и отворачивается.
Таксист, хохоча, говорит:
– Ну и, значит, к нему приходят внуки и говорят, Мойше, ты че, мля, собрался подыхать, и не откроешь нам этого мля секрета заварки?
– И он говорит им класть больше заварки, – говорит с кислой миной Натан.
– Знаете, да? – спрашивает, обернувшись (машина оказывается без управления) таксист.
– Да, – говорит Натан, и уже не смотрит на Иеремию, который снова испуганно крестится.
– Ну тогда про яйца и навар, – говорит таксист, ничуть не смутившись.
– Еврей берет яйца по рублю, варит, продает по рублю, – говорит он, все так же обернувшись к пассажирам, и придерживая руль лишь коленом.
– А в чем смысл такой торговли? – спрашивает Иеремия, не утративший национальную страсть к торговле даже на краю гибели.
– Так навар остается! – хохочет таксист.
Дикий хохот. Натан страдальчески морщится. Иеремия тупо глядит в спинку сидения шофера.
– В чем смысл? – спрашивает он у Натана на иврите.
– Говори по-английски, они не должны заподозрить в нас израильтян, – говорит Натан.
– К чему такие предосторожности? – спрашивает Иеремия, но уже по-английски.
– Ой, я тебя умоляю, – говорит Натан, и видно, что он издевается над самой этой фразой. – А то ты не знаешь…
– С нас, евреев, спрос мля тройной, – говорит он.
– Англичане могут какому угодно президенту яйца отрезать, даже в прямом эфире, – говорит он.
– Ну, конечно, в обычном камуфляже МИ-6 – борода, армия спасения джихада от неверных, черные маски, Аллах Акбар, все такое, – говорит он.
– Американцы мочат кого хотят, и это по телевизору транслируют в перерывах матчей по баскетболу, – говорит он.
– Даже русским разрешили супы полонием заправлять, – говорит он.
– Месячишко потом газетчики покудахчут и все, – говорит он.
– А если где учуют след Моссада, так вони будет на сотни лет вперед, – говорит он.
– А почему нас так не любят, Натан? – спрашивает Иеремия.
– Ну, понимаешь, говорят, все началось со сказки про Хрис… – начинает говорить Натан.
– Да нет, Натан, – перебивает его Иеремия.
– Я имею в виду, за что не любят нас, Моссад – говорит он.
– А, – говорит Натан.
– Да вот хрен его знает, если честно, – говорит он.