Копи Царя Соломона. Сценарий романа

– Арик, мы с тобой 40 лет в строю, – с болью и проникновенно говорит Натан (говорит так страстно, прямо как диктор телевидения СССР, и мы понимаем, что предположение о нетрадиционном происхождении автора книги «50 лет в строю» вовсе не абсурд — прим. В. Л.).

– Сорок лет на передовой вместе… – говорит он (да и «200 лет вместе»… – В. Л.).

– Ты уверен? – говорит он.

– Млааа бууууу, – достаточно внятно мычит голос в наушниках.

Крупно трепещущий флаг Молдавии. Крупно лицо Натана. На его глазах слезы. Он сглатывает, преодолевая себя, говорит:

– Хорошо, передай…

В гостиничных тапочках идет прямо по улочке – в дом с флагом, – и заходит в приемную. Крупно «мэрия села Калараш». Поднимается наверх, легким ударом ноги – почти бестелесным, – валит охранника, но тот, почему-то, больше не встает. Поднимается наверх, на второй этаж, выбивает легко – локтем – дверь. Включает свет в кабинете. Оглядывается.

Крупно – ковер со Штефаном Великим на стене, национальный флаг – сейчас в цвете, – на стене. Факс. Подходит к факсу, небрежно тычет в него.

– Принимать готов, – говорит он.

Факс загорается, начинает шуршать, плеваться листами бумаги. Натан не собирает их, они свободно планируют на пол. Натан глядит на это, слушая шумы в наушнике. Наконец, факс выплевывает последний лист. Натан собирает их, читает. Крупно – строки факса, – это распечатки, – которые озвучивает нежный, сладострастный, голос (я бы хотел видеть исполнительницей этой роли Монику Беллуччи – прим. В. Л.).

– Этот старый мазохоист меня затрахал, причем в переносном смысле, милый, – говорит она.

– Ежу понятно, что я ему изменяю, ну а как иначе, если его нет дома по семь месяцев, и он сам это знает, и его это ужасно мучает, а он, крестин, только и делает, что пыхтит от злости, да дрочит на мое фото на своем сраном телефоне, – говорит она.

– У старого идиота вечно нет денег, а нечего было брать такую горячую и дорогую штучку, как я, – говорит она.

– Будь осторожен, он треплется про то, что он секретный агент, я думаю, это всего лишь слова, – говорит она.

– Старый пердунишка решил спрятать меня в этом кибуце сраном, можно подумать, я здесь стану девственницей-кармелиткой, – говорит она.

– Но явно работает он в Моссаде, небось, бумажки перекладывает, – говорит она.

– Хотя, конечно, здесь не с кем, так что я все равно верна тебе милый, – говорит она.

– Сижу целыми днями у окошка, и никакие новости сюда, кроме арабских сраных ракет, не долетают, – говорит она.

– Я не подам на развод прямо сейчас, иначе зачем все эти жертвы?! – говорит она.

– У него через полгода пенсия, она большая, они же там себе пироги выписывают, ой вей, – говорит она.

– Думаю, подам на развод, чтобы старый пердунишка оплачивал мою приличную жизнь из своей сраной пенсии, – говорит она.

– Он, судя по количеству денег, явно функционер, – говорит она.

– Но может нажалуется какому-нибудь рембо, мало ли, ты все равно аккуратнее, – говорит он.

– Милый, я так скучаю, – говорит она.

– Милый, я пишу тебе и говорю сейчас со своим пердунишкой, – говорит она.

– Это мне напомнило знаешь что? Ты имел меня сзади, а я лежала полуголая на столе, это еще когда я сказала ему, что поеду к подруге… А ты поддавал мне в этот момент… – говорит она.

Натан плачет. Он держит в руках листы с отвращением, но не бросает их. Он выглядит как человек, который поймал ядовитую змею, держит ее под челюстями, и ему очень противно, но бросить гадюку он не может – та подползет и укусит.

– А сколько еще было, – говорит она.

– Я никогда не забуду, как ты задирал мне юбку до талии, стягивал блузку и лифчик, и ставил на четвереньки и имел меня, имел, имел…, – говорит она.

– А меня в это время ждали всякие там его сраные коллеги для его сраного корпоратива в его сраном Моссаде, – говорит она.

– Я опаздывала, но мне было по фигу, я всех специально отправила, чтобы ты вдоволь меня потрахал, – говорит она.

– И когда мы пришли ко мне домой, когда он уехал в командировку, еще в Тель-Авиве, в обед, потрахаться, и имел меня и там, – говорит она.

– Потому что не терпелось, потому что мне страшно хотелось взять тебя в рот, взять тебя всего, хотелось почувствовать твой член везде, – говорит она.

– И когда я ждала тебя… мне нравилось ждать и думать, что вот, вот сейчас мне дадут в рот, вот сейчас он будет весь мой, весь, – говорит она.

– Боже, как это было прекрасно, ты был весь мой, – говорит она.

–… я уже готова, готова кончить тут же, только лишь заглотив твой огромный, и когда ты долбишь меня, имеешь меня, берешь меня, лижешь мою грудь, когда я трусь о тебя вся, я кончаю и кончаю, – говорит она.

Вернее, уже стонет. Буквы буквально пляшут. Мы видим, что это пальцы Натана, они дрожат (чего уж там, все мы возбудились – В. Л.).