Копья народа

Гендерсон вышел из полицейского участка, осмотрелся, ничего подозрительного не заметил и зашагал по направлению к Джерти-стрит. Было уже утро.

На углу стояла пожилая африканка в красной косынке. Никто никогда не заподозрил бы, что эта чернокожая женщина — мать офицера-европейца.

Гендерсон, встречаясь с матерью Марией Мтетвой, всегда испытывал страх.

Цветной Вильям Гендерсон-Мтетва, которого в детстве звали Вилли Бур, уже давно стал «белым». Исполнилась мечта его матери. У него была европейская внешность. Все: цвет, черты лица, волосы — все было как у европейца. Почему бы ему, Вилли, и не воспользоваться этим, когда цветных вокруг притесняют, не дают хорошей работы, а если и дают, то платят в три-четыре раза меньше, чем европейцам? Разве это справедливо? После окончания школы для цветных он купил себе документы на имя Вильяма Гендерсона. Он сменил много мест, чтобы замести следы: работал продавцом в музыкальном магазине, почтальоном, шофером. Наконец, устроился в полицию. Он жил теперь в европейском квартале Иоганнесбурга, в прекрасном особняке, обзавелся влиятельными родственниками. Жизнь Вилли была лучше, чем у его друзей по африканской локации, где жили его чернокожая мать, чернокожие братья и сестра. Вилли родился года через два после смерти отца своих братьев. Мария Мтетва была тогда красавицей и повстречалась с каким-то белым. В те годы это было не так строго.

Перед Вилли открывалась прекрасная карьера. Но проклятье всегда висело над ним. Он боялся встреч с прежними знакомыми. Это отравляло существование. Если когда-нибудь откроется, что он цветной, это будет катастрофой. Однажды он столкнулся на улице со своим чернокожим братом Себесе. Вилли едва успел отвернуться. Себесе не узнал его, европейца в полицейской форме.

Когда его перевели в специальную ночную полицию, Вилли был рад: ночью меньше возможности встретиться со старыми знакомыми. Задачей ночного отдела было вылавливать «нарушителей морали», то есть ловить парочки разного цвета: белого и черную, белого и цветную. Пары одного цвета его не интересовали. Они могли делать все, что им угодно…

Мария Мтетва, худая, постаревшая, стояла с узлом на голове. Глаза ее ласкали сына. Поравнявшись с ней, Вилли приказал снять узел.

— Что у тебя тут? — спросил он строго, посматривая по сторонам. Мать послушно развязывала узел. Этот способ встреч придумал Гендерсон.

Поблизости никого не было, и Вилли сказал мягко:

— Здравствуй, мама. Как ты живешь?

Мария оживилась, поправила красную косынку, рассказала, что брат Себесе опять попал в тюрьму, связался с шайкой цоци.

— Ты не можешь его выпустить, Вилли?

Вилли засмеялся. Мать думает, что он министр юстиции.

Вилли покопался в узле и оставил на дне его десятирандовую бумажку.

— А у нас сегодня как раз ни цента, Вилли, — запричитала Мария, готовая расплакаться. — Да благословит бог твою добрую душу.

— Ну пойдем, — сказал Вилли строго, заметив неподалеку прохожего, который внимательно смотрел на них.

— Не говори брату и сестре, от кого деньги, — наставлял он мать, — еще нагрянут ко мне в гости. Им-то что…

Мария то и дело поворачивалась, счастливо смотрела на сына.

— Не смотри же так на меня! Ты арестована. Ты что, хочешь моего несчастья?

Они шли медленно, мать немного впереди.

— Знаешь, мама, тяжелое у меня положение. Да не поворачивайся ты! Смотри прямо! Очень тяжелое.

— Так возьми свои десять рандов. Мы обойдемся.

— Да не в деньгах дело. Я ведь недавно женился. И опасаюсь.

Мать вопросительно посмотрела на него.

— Опять ты смотришь. Понимаешь: Элина — белая, из состоятельной семьи, в общем прекрасная партия.

— Очень хорошо, Вилли.

— Хорошо? А вдруг родятся цветные дети? Что тогда? А ее отец, Краммер, майор отдела безопасности, ну, особой полиции!

— А может быть, и не будут цветными? Вот ты ведь родился белым, таким же как… как твой отец.

— А если будут?

— Может, и не будут.

— О боже! Что за жизнь.

3

Они не могли договориться. Генри Мкизе и трое членов Общества европейцев-демократов второй час уговаривали Иоганнеса Принслоо покинуть страну. Иоганнес, сутуловатый бур с выпирающими из-под светлой блузы костями и усталыми синими глазами, ехать не соглашался. Все доверяли друг другу, говорили откровенно. И Принслоо и его друзья из общества были противниками апартеида — политики насильственного расселения людей по цвету кожи. Они выступали против бесправия африканцев и цветных не только потому, что не хотели гражданской войны, но и потому, что не желали жить за счет грабежа другого народа. Принслоо открыто водил компанию с «кафрами», чего закон не разрешал. Отстаивая свои принципы, он любил ссылаться на евангелие и взывать к совести власть имущих.

Для Генри Иоганнес Принслоо был не только единомышленником, но и отцом Анны. Мкизе хотел спасти его во что бы то ни стало.

— Я председатель общества. Как я могу все бросить и уехать? Не посмеют они тронуть меня. Бог и справедливость на моей стороне.

— Но, папа, — вмешалась Анна, — ты же сам говорил тогда вечером, что они грозят убить тебя.