Копии за секунды. История самого незаменимого изобретения XX века

Когда Карлсон в 1948 году начал работать консультантом в Haloid, его обязанности были довольно неопределенными. Кроме всего прочего, он помогал Линовицу выполнять патентную работу компании и улаживать периодически возникающие конфликты с институтом Battelle. В Haloid все еще не было полноценной научной группы – основной функцией «научно-исследовательского отдела» Дессауера было проведение рутинных проверок качества фотографической бумаги, – и почти все работы по разработке ксерографии велись в Колумбусе. Карлсон занялся улучшением качества тонеров и носителей, которые использовались учеными в Battelle, но ему приходилось проводить опыты у себя дома в подвале, потому что в Haloid не было химической лаборатории. (Дессауера тревожило, что ксерографические материалы могут повредить чувствительные фотоэмульсии в тесных помещениях Haloid, – тревога обоснованная.) Каждое утро Карлсон приносил на работу образцы тонеров в бутылках из-под содовой воды с крышками из алюминиевой фольги, благодаря чему родилась фирменная шутка, что у ксерографии есть секретная формула, известная только ее изобретателю.

Положение немного улучшилось в 1949 году, когда в Haloid появился Гарольд Кларк, первый физик компании, и для научноисследовательской лаборатории был арендован старый склад магазина бакалейных товаров. Кларку поручили набрать небольшой штат сотрудников лаборатории. В следующем году, в ответ на настойчивые просьбы Карлсона, в Haloid пригласили еще одного патентного адвоката и начали создавать настоящий патентный отдел, который будет расширяться в течение следующих десяти лет, хотя никогда достаточно быстро, чтобы успевать за открытиями ученых из отдела Кларка и других сотрудников. Карлсон мог наконец уделить больше времени экспериментальной работе. В 1953 году компания выделила под его работу отдельную лабораторию и назначила ему в помощники молодого физика Гарольда Богдоноффа. Двое мужчин делили небольшое темное помещение в заднем углу на первом этаже фабрики Rectigraph, которая находилась рядом с домом на Холленбек-стрит, куда теперь переехал отдел Кларка. Прямо над комнатой, где работали Карлсон и Богдонофф, располагалась большая темная фотокомната, и иногда пролитая там жидкость капала на них с потолка.

В 1980 году Богдонофф вспоминал: «Господин Карлсон был простым человеком, не экстравертом и не снобом. Он был уравновешенным человеком, который никогда не богохульствовал». Он также сказал: «На самом деле я не помню, чтобы он когда-нибудь выходил из себя по какому-нибудь поводу. У него были мягкие манеры, и он никогда не повышал голоса. Я не слышал, что бы он когда-нибудь выругался. Мне кажется единственным сильным выражением, которое я от него слышал, было «Черт побери!». Иногда во время экспериментов нас било током от источников высокого напряжения или что-то в этом роде, и это было, пожалуй, единственным случаем, когда он говорил «Черт побери!», но я никогда не слышал от него никаких ругательств».

У Карлсона был толстый, скрепленный тремя кольцами блокнот, в котором он кратко записывал свои идеи, – привычка с детских лет. Когда утром Богдонофф приходил на работу, Карлсон открывал блокнот и говорил: «Посмотрим, что у нас есть на сегодня». Он перелистывал страницы с краткими заметками, написанными его ровным почерком. «Хорошо, мы будем делать вот это», – обычно говорил он. Карлсон был дружелюбен, внимателен, уступчив и был бы идеальным соседом по комнате в общежитии, но на работе мужчины почти не разговаривали на отвлеченные темы. Богдонофф вспоминал: «Я помню дни, когда я приходил на работу и говорил: «Доброе утро, Чет» и «До свидания, Чет», когда уходил вечером, а в промежутке мы едва ли обменивались несколькими словами».

Богдоноффу нравилось работать с Карлсоном, который отличался от других исследователей оригинальным стилем мышления и напряженной сосредоточенностью[28].

Богдонофф говорил впоследствии: «Я получил такую закалку, образование и опыт, которые я никогда бы не получил в другом месте, и я заслужил одобрение и поддержку». Карлсон также великодушно делился заслугами за изобретения, и он включал имя Богдоноффа в патенты на совместные открытия, которые другие исследователи, по мнению Богдоноффа, признали бы только своей собственностью.