Корабельная слободка

— Ильюшин, — обратился к нему Меншиков, — сейчас соберешь своих казаков. Все на-конь! Все до единого. Через десять минут услышишь пистолетный выстрел. Тогда крикнешь: «Французы!» — и бросишься с казаками на дорогу. Скачи на Бахчисарай. Во весь опор. О татарах не думай, бросай все. Но за жизнь каждого татарина будешь в ответе ты. И за имущество их тоже. Не грабить! Слышишь, Ильюшин? И если хоть один волос упадет с головы последнего татарчонка, пеняй, Ильюшин, на себя. Повешу! Смотри же, всё в точности… Ступай.

У Ильюшина, конечно, и Дон и беленький домик — все сразу улетучилось из памяти, будто развеялось дымом.

— Исполним всё в точности, ваша светлость… в точности… — прохрипел Ильюшин, точно горло ему уже стягивала пеньковая петля.

Он бросился через двор за ворота. Поверх ограды зашевелились казацкие пики. А Меншиков, скинув с головы капюшон, прошел через пролом в ограде и зашагал к темневшей в отдалении купе кизила.

Стеценко понял теперь все. Он знал теперь, что не пройдет и часа, как старый мурзак будет со всеми своими чабанами и джигитами на французском либо на английском биваке. И неприятель узнает от чабана, похожего на еловый хлыст, что с Северной стороны Севастополь якобы неуязвим и город надо брать с юга. И поведут они свои полчища на юг под бастионы Южной стороны, под батареи от Килен-бухты и до бухты Карантинной. И пусть они тогда узнают, что такое Севастополь и русская доблесть!

Румяная полоска рассвета прорвалась на горизонте сквозь неподвижно стоявшие в небе кучевидные облака. Меншиков скинул плащ и сел в коляску. Он посмотрел на часы. Был пятый час.

— Теперь стреляйте, лейтенант, — сказал Меншиков, откидываясь на подушки. — И будем продолжать наш марш.

Стеценко готов был в эту минуту простить командующему его заносчивость, его неверие в человека, все его издевательские шуточки… Рука у Стеценки рванулась к кобуре, и пистолет взлетел кверху. Выстрел, огонь из дула, свист со стороны хутора и бешеная скачка двух десятков казачьих лошадей — все это слилось вместе и гулом отдалось по широкой степи.

Меншиков и его ординарец были уже на бахчисарайской дороге, когда они снова услышали гул, и крики, и скрип колес. В розоватом рассвете неслись степью татарские маджары, и скот бежал — коровы и овцы, — и кричали люди… Стеценке показалось, что он разобрал их крик.

— Аллах акбар! — кричал в передней маджаре седобородый татарин в чалме, воздевая к небу руки.

И вся толпа вопила ответно:

— Аллах акбар!

Меншиков уже задремал в коляске на подушках. А Стеценко вдыхал полной грудью запах степной полыни и дикого укропа и улыбался.

XXVI Сабля капитана Стаматина

К вечеру неприятельская армия начала обходить Северную сторону, оставляя ее вправо от себя. На другой день с укреплений Южной стороны можно было увидеть в подзорную трубу французские разъезды. В это же время английские стрелки начали марш на Балаклаву. Когда с развалин старинной крепости в Балаклаве часовой заметил на дороге красные мундиры англичан, он ударил в колокол. Городок сразу словно вымер: жители бросили всё и бежали в окрестные сады.

Дать отпор англичанам должен был балаклавский гарнизон. Он состоял из одной роты русских солдат и греческих добровольцев. Командовал ротой капитан Стаматин, бойкий старичок с бронзовым крестом двенадцатого года на груди.

Капитан Стаматин выстроил свою роту на берегу Балаклавской бухты. Он прошел вдоль фронта роты, высоко выбрасывая правую ногу и откидывая левую руку далеко в сторону. Пулю Стаматину всадил в правую ногу французский гвардеец еще в 1812 году, в Бородинском сражении. Когда портупей-прапорщик Стаматин, не выпуская из рук сабли, упал на правое колено, француз с трехцветной кокардой на шапке перешиб Стаматину прикладом левую ключицу. С тех пор Стаматин выбрасывал ногу и откидывал руку. Особенно хватко это получалось у него, когда он выводил свою роту на плац для ученья или в дни парадов.

— Пошла вертеть мельница, — говорили балаклавцы, глядя, как старый ветеран ведет свою роту на плац.

Капитан Стаматин, получив новый сигнал о приближении неприятеля к городскому шлагбауму, тотчас скомандовал:

— Повзводно… то самое… стройсь! И повел свое войско с набережной, за шлагбаум, по севастопольской дороге.

Капитан Стаматин уже хотел скомандовать, как обычно, «То самое… стой!», но за поворотом грохнули барабаны английских гренадер первой дивизии герцога Кембриджского. Тогда Стаматин мгновенно сообразил, что неприятель в двух шагах, и крикнул:

— Беглым шагом… то самое… рассыпься… марш!

И побежал вперед, выбрасывая ногу и размахивая рукой. Англичане остановились, увидя русского офицера с обнаженной саблей, подвигавшегося к ним навстречу столь необыкновенным способом. А капитан Стаматин, не добежав до англичан, шагов за сто до них, сразу рванул в сторону. За ним бросилась вся рота и в полминуты рассыпалась за камнями на скалах.