Корабельная слободка

— Начальник гарнизона я! Главнокомандующему… только главнокомандующему я передам мою саблю! И никаких!

— Нашалник гарнизона, — встрепенулась красноносая личность. — О-о!

А Стаматин, задыхаясь от негодования, хотел что-то еще сказать, но сказал только:

— То самое… да.

И снова опустился на битый кирпич.

Красноносая личность, видимо служившая в британской армии переводчиком, наморщила лоб и обратилась к капитану Стаматину с вопросом:

— Господин официр, что ест «то самое»?

Но старый воин поглядел на сизый сюртучок переводчика, на его красный нос и просто не удостоил незнакомца ответом.

«Рвань, — подумал капитан Стаматин о человеке с красным носом: — шушера».

И, размахнувшись одновременно рукой и ногой, поднялся с места.

Когда капитана Стаматина вели по улицам Балаклавы, он не узнавал родного города, в котором прожил с 1814 года ровно сорок лет. Точно полая вода, растеклись по улицам, по дорогам и садам чужие люди, множество людей, странно одетых и перекликавшихся друг с другом на чужестранном языке. Они обламывали деревья за садовыми оградами, обрывали фрукты, тащили из покинутых жителями домов подушки, перины, одежду, посуду, кухонную утварь… Капитан Стаматин видел это, хотя и делал вид, что не видит ничего. Окруженный полувзводом английских стрелков, он шагал посередине улицы, размашисто выбрасывая правую ногу вперед и откидывая левую руку далеко в сторону. И капитана Стаматина все время не покидало гордое сознание, что его сабля еще при нем, его старая сабля, и на ней — большой серебряный офицерский темляк.

По дороге капитан Стаматин заметил на воротах лучших домов в городе новенькие дощечки, а на дощечках — крупные надписи латинскими буквами. Стаматин пытался разобрать, что написано на этих дощечках. И переводчик в сизом сюртучке, все время тершийся около капитана Стаматина, стал ему переводить. Узнал тогда капитан Стаматин, что на дощечке, прибитой к дому городничего Лихошерстова, написано: «Штаб полка шотландских стрелков». И верно: у подъезда, где всегда дремал полицейский десятский Гапоненко, стояли теперь два дюжих молодца в клетчатых юбочках, с голыми коленками, со штуцерами к ноге.

У ворот хорошенького домика вдовы штаб-лекаря Надежды Васильевны Полис ожидали маджары с дровами и сеном. На воротах была дощечка с надписью: «Комиссар 1-й бригады генерала Кемпбела».

Все изменилось за каких-нибудь два часа. Еще утром капитан Стаматин, проходя мимо этого увитого плющом домика, разглядел в открытое окно вдову штаб-лекаря в кисейном платье за всегдашними пяльцами. Теперь вдовы и след простыл. У того же окна сидел какой-то белобрысый бакенбардист в красной расстегнутой куртке. Бакенбардист дымил сигаркой и считал на счетах.

Но больше всего был поражен Стаматин, когда его через плацпарадное место подвели к собственному дому. С кровли дома, который капитан Стаматин выстроил себе двадцать четыре года тому назад, свесилось полосатое, как матрац, полотнище флага. Это был флаг враждебной державы; английский флаг.

И не только флаг заметил капитан Стаматин. Вся площадка перед домом была забита повозками, каретами, открытыми колясками, верховыми лошадьми. А сквозь решетку ограды видны были толпы солдат, по-разному одетых, но одинаково белобрысых, с бульдожьими мордами и лошадиными зубами. По всему двору стояли в козлах ружья и громоздились кучей ранцы. Под ветвистым каштаном, где капитан Стаматин обедал и пил чай, были брошены два латунных барабана с пестрыми перевязями из плетеного гаруса. Какая-то рыжая баба, тоже с лошадиными зубами и с подоткнутым подолом, кричала что-то из дверей кухни, а из кухонной трубы валил синий дым.

Капитан Стаматин подошел к подъезду. Двери были широко раскрыты. По обеим сторонам застыли штуцерники в красных куртках. Английские офицеры, гремя палашами и звякая шпорами, то входили в дом, то выскакивали оттуда как ошпаренные. Они хватали лошадей с устроенной в стороне от дома коновязи и бешено мчались куда-то, будя эхо в обступивших Балаклаву горах.

К дому капитана Стаматина была прислонена лестница, и, взобравшись на нее, два солдата приколачивали к каменной стене большую доску. И на этой доске тоже была надпись. И ее тоже перевел капитану Стаматину услужливый переводчик. «Главная квартира главнокомандующего» — было написано на этой доске.

Капитан Стаматин выбросил ногу и шагнул через парадные двери в прихожую собственного дома. В прихожей, как и утром, как и месяц назад, висела на оленьем роге старенькая офицерская шинель капитана Стаматина, а в углу стояла его трость с резным набалдашником в виде волчьей головы. Но в зале за прихожей все было перевернуто вверх дном: сдвинуты столы, опрокинуты стулья, нагромождены какие-то ящики, исчез диван и унесена с этажерки флейта. Только три предмета остались на месте: стенное зеркало и по обеим сторонам — два портрета. На одном портрете был изображен Суворов в пудреном парике; на другом — Кутузов в фуражке ополченца 1812 года.