Корабельная сторона

— Должно хватить. Давай конец. Так.— Бородин привязывает к петле тонкого стального буксирика метровую веревку и приказывает травить трос в воду, конец его удерживая в руках. Когда стальная змейка улеглась на дно реки, второй конец троса накрепко зацепили за кормовую скобу, Бородин, не выпуская из рук петли с веревкой, поплыл к мине. Снова нырнул. На этот раз он не выныривал долго-долго. Наконец голова его показалась над водой, он жадно хватил ртом воздух.

— Ну что? — спросил капитан.

— Готово, привязал,— ответил Бородин, подплывая к тарахтящей «Кувшинке». Поднялся на борт, стал торопливо одеваться. А дымок с моря все приближался.

— Можно начинать? — спросил капитан.

— Давай самый малый вперед!..

«Кувшинка» пошла по течению, трос за кормой стал натягиваться.

— Давай полный! — попросил Бородин. «Кувшинка» рванулась сильней и тотчас же грохнул взрыв. Огромная волна швырнула баркас к берегу. Воспользовавшись всеобщей суматохой, Чемодан Чемоданович вывалился из каюты и плюхнулся в реку. Следом за ним бросился чекист-богатырь. Они вынырнули одновременно. Дядя хотел было снова скрыться под воду, но могучий кулак чекиста опередил его, он со звоном опустился на лысый череп Быка, и тот потерял сознание. Когда Дядя пришел в себя, он снова был на палубе «Кувшинки», которая по флажному семафору передавала приветствие экипажам проходящего мимо каравана нефтеналивных судов.

— Бензин Сталинграду,— пояснил капитан.

— Ну что ж, эта мина вам уже зачтется,— сказал Бородин поверженному врагу, продолжавшему злобно поблескивать глазами.— Ну а за гулю на черепе извините, до свадьбы заживет!..

Остальные мины Чемодана Чемодановича в данный момент для судов опасностью не угрожали, они находились на отстое. Дядя прятал их до поры до времени в мелководном заброшенном култуке. Завтра их заберут военные моряки, еще и службу нам сослужат!

Новых попыток к побегу Дядя больше не предпринимал; домой чекисты возвращались без приключении. Начали вылавливать подручных Быка, тех, кто до сего дня еще оставался на свободе. 

Глава девятнадцатая

Лена снова трудилась в инструменталке. Но каждую свободную минуту отдавала реммастерским. Здесь, на ударном комсомольском объекте, она делала все, что ей поручали, будь то электросварочные, будь то малярные работы. Огонек ее упорства не давал угасать энтузиазму в горячих комсомольских сердцах.

А атмосфера вокруг накалялась и в прямом и в переносном смысле. Вторую неделю продолжали полыхать нефтебазы. Вслед за нефтебазой, подожженной на заводе, запылала Ножовская яма…

Над городом нависли черные жирные тучи, из которых мелкими капельками падал на землю мазут.

Заводчане, возводившие оборонительный рубеж в восемнадцати километрах от Трусова, северо-западнее города, под селеньем Грязцы, с тревогой глядели на багровое от пожаров небо.

Марии Петровне приходилось успокаивать напуганных девчонок. Каждая втайне оплакивала гибель своих родных, потому что каждой казалось, что огонь свирепствует именно там, где еще вчера был ее дом, где жили ее родные.

У Подзоровой у самой сердце сжималось от дурных предчувствий. «Что там с Санькой?» — думала она, но тревоги своей никому не выдавала.

Когда к ней с успокоительными вестями от Бородина пришел Федор Сундучков, она впервые после многих бессонных ночей уснула спокойно. Но утром беспокойство вернулось. Предчувствие дурного не проходило.

«Да что это я ни с того ни с сего труса праздную?! — укоряла она себя.— Мне в девчонках дух поднимать надо, а я…» — Она вышла из парусиновой палатки-шалашика, зачерпнув из эмалированного бидончика кружку воды. Экономно ополоснулась — пресной воды на рубеже не хватало, водовозы не успевали подвозить ее с Волги на сивках-бурках в дубовых бочках.

Налетели воробьиной стайкой девчонки, зачирикали, защебетали:

— Мария Петровна, говорят, к вам заходил кто-то из наших, из заводских?

— Мария Петровна, как там?.. Где пожар?.. Говорят, все заводы превращены в груды развалин?!

— Мария Петровна, неужели уже есть приказ Астрахань сдавать врагу без боя?

— С чего вы взяли? Кто вам такую ерунду надул в уши? — Подзорова глядит на растерявшихся девчонок и говорит, словно диктуя диктант: — Разве вы забыли слова Сергея Мироновича Кирова, сказанные в годы гражданской войны? — И, выделяя интонацией каждое слово, торжественно, как клятву, произносит: — «Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, все устье Волги будет нашим, советским…»

— Так значит, Борька наврал нам?! — растерянно произнесла Казанкова.— Но ведь он дал честное комсомольское, что все сказанное им — сама истина!

— Это какой еще Борька? — Мария Петровна обеспокоена. Слухи явно провокационные. Мерзавца надо вывести на чистую воду. Как только в поле зрения появится Сундучков, она расскажет ему о провокаторе.— Так какой же это Борька — редька горька? — повторяет она.

— Да тут один из горкома комсомола, дня два, как объявился,— пояснила Настенька.

— А ты уверена, что он именно тот, за кого себя выдает?               

— Но он…— Настенька растерянно разводит руками,— но он раньше на нашем заводе работал и потом… знает всех наших…