Корабельная сторона

Сияющие мальчишки распотрошили газеты и ахнули от восхищения: мягкие хромовые голенища сверкали, как антрацит. Головки по форме напоминали наимоднейшие штиблеты с утиными носами.

Голенища были неширокие и надевались, что называется, впритирочку. Санька и Кимка, кряхтя, скачут на одной ножке, Мария Петровна и Бородин радостно наблюдают за ребятами да посмеиваются. Наконец последнее усилие — и «женихи», как их назвала Лена, проходят парадным шагом, демонстрируя ноги под всеми углами.

— Как будто на нас шили! — восхищается Санька.

— Прямо по мерке! — Кимка прихлопывает ладонями по голенищам, словно собираясь плясать цыганочку.

— А вы как думали? — поясняет Мария Петровна, ликующая больше всех.— Сергей Николаевич специально приходил на прошлой неделе справиться, какой размер обуви вы носите. Так что ему и спасибо говорите…

— А эти вот для работы! — Она выносит из чулана две пары поношенных, но еще крепких яловых сапог с ноги Григория Григорьевича.— Малость великоваты будут, ну да велики — не малы, по лишней портянке подмотаете, и вся недолга!..

— Теперь мы богачи! — сияют ребята.

— Однако садитесь за стол, соловья то баснями не кормят! Проголодались поди — быка съедите!

Кимка и Санька переглядываются, на часах без четверти девять. Через пятнадцать минут их будут ждать на условном месте.

— Мы не хотим,— начали они отнекиваться, правда, не очень настойчиво.

Наскоро проглотив по тарелке картофельного пюре с тушенкой, запили крепким чаем. Перевернули чашки кверху донышком, что означало — сыты по горло, и разбежались: Санька юркнул к себе в комнату и стал облачаться в выходной костюм. Кимка побежал домой тоже для переодевания.

— Вот так каждый вечер! — посетовала Мария Петровна.— За книгу не усадишь!

— Женихи! — усмехнулась Лена.— Девчонки покоя не дают! А какую красавицу отхватил Александр — закачаешься!.. Дочка главного инженера. Девица видная, правда, говорят, с характером… Так что, будущая свекровь, готовься к близким баталиям…

— Ничего не поделаешь, Леночка. Хоть мы и начисто отрицаем госпожу судьбу, но от нее никуда не денешься! Как любил говаривать мой покойный родитель — царство ему небесное! — тот, кому быть повешенным,— не утонет! Будем надеяться, что пока это не настоящее… Не хотела бы я, чтобы Сашеньке досталась слишком красивая, да еще избалованная подруга.

— А может, она девчонка толковая, не такая, какой кажется на первый взгляд. Впрочем, говорю предположительно, ничего определенного о ней не знаю.— Эту фразу Бородин произнес уже всерьез.— А вот папенька у нее из фруктов, которого голыми руками не ухватишь. Человек себе на уме, но… талантлив и… со связями! Если дочка в него, то Саньке не позавидуешь…

— Еще бы! Попробуй только позавидовать, и ты узнаешь, где у нас зимуют раки и как зовут у Кузьки мать! — Лена шутливо погрозила крепким кулачком.

— Сдаюсь! — Бородин поднял руки над головой.— Мария Петровна, голубушка, научите, как избавиться от домашней тирании? И это, заметьте, при людях, а с глазу на глаз каково мне приходится? Такое не снилось и рабам Рима! — Сергей Николаевич говорит нарочито жалобным тоном, а лицо его излучает потоки радости, утверждая, что он, Бородин, самый счастливый человек на земле.

Мария Петровна понимающе усмехается, радуясь счастью своих молодых друзей.

А парни в это время заняты своими заботами. Сапоги легонько поскрипывают. Санька подходит к фонарному столбу, смахивает газеткой пыль со сверкающих голенищ, собранных в гармошку. И так и этак поворачивает утиные носки. Налюбовавшись обновкой, осторожно переставляя ноги, чтобы нечаянно не поцарапать в темноте хром, направляется к дальнему крыльцу, где его поджидает Ирина.

— Почему так долго? — в голосе ее слышится обида.— Я уж было хотела уходить…— Она надувает щеки.

— Брось, Ир!.. Дома задержали… Дело одно обмозговывали. Посмотри-ка лучше, какими мокроступами нас с Кимкой вооружили.

Санька перебирает ногами, как застоявшийся рысак, сапоги начинают «разговаривать».

— Ну как?

В глазах девушки вспыхивает и тут же гаснет насмешливая улыбочка. «Ох, дитя природы! — думает она.— Сколько же тебя надо будет шлифовать?!» А вслух говорит:

— Симпатично. Очень. Я так за тебя рада, что даже… прощаю опоздание. На,— она подставляет щеку,— целуй!

Санька покорно чмокает.

«Ну вот и опять все хорошо! — думает он.— Сейчас прогуляемся по берегу Волги, подышим свежим весенним воздухом, помечтаем!..»

— Ир, махнем на Волгу?!

По лицу ее пробегает гримаска неудовольствия.

— На Волгу!.. На Волгу!.. И вчера, и позавчера…

Санька хмурит тонкие темные брови, Ирина тотчас же перестраивается.

— Лапонька, не сердись, я же не хотела обидеть тебя. Но, пойми, надо же нам как-то разнообразить свои выходы в свет,— она воркующе засмеялась. Смех у нее особый, нежный и таинственный. Этот «колдовской смех», по выражению Саньки, всегда его завораживает, расслабляет, делает мягким и податливым. Ирина давно уже нащупала Санькину ахиллесову пяту, поэтому, когда ей нужно, прицельно бьет по ней своим испытанным оружием. Вот и сейчас он даже заулыбался.