Корабельная сторона

А Санька принялся за пояски. Проточил на чугунной заготовке поясок, померил скобой — маловато. Снял. Прогнал еще одну стружечку, снова прикинул — так, теперь хорошо! Новая заготовка, и опять то же самое. Если не видеть конечного результата — готовой для отправки на фронт мины,— можно взбелениться от однообразия.

Саньку от естественного взрыва с некоторых пор стала спасать его фантазия. Стоит ему на мгновение прикрыть глаза, и он совершенно ясно видит передовую, минометчика, который берет Санькину мину и посылает в сторону врага.

Мина взрывается прямо в немецком окопе. Падают с пробитыми черепами фашистский генерал и полковник, пять человек рядовых тяжело ранены…

«Архиоптерикс» скрипит, шуршит резец, сдирая черновую стружку. На душе весело: каждое мгновение проходит с пользой, с пользой не только для самого Саньки, а и с пользой для его Родины!..

Снова появляется Говоров, но не один, а в сопровождении красивой смуглянки лет шестнадцати-семнадцати. Несмотря на то что на ней грубый холщовый халат, а на ногах рабочие ботинки, не трудно догадаться, что она стройна, изящна.

У девушки грустные карие глаза, опушенные густыми ресницами, тонкие шелковистые брови, убегающие к вискам. С правой стороны рта маленькая родинка. Черные вьющиеся волосы прикрывает алый берет. Неподалеку крутится Борис Солнышкин. Его усики подрагивают от возбуждения, как у кота. Он подходит к Саньке и шепчет заговорщически:

— Наша, николаевская, из ремесленного…

Санька удивленно смотрит на Солнышкина.

«А Настенька? — думает он.— Неужели уже забыл ее? Как же так?»

А Борис вьется возле новенькой, о чем-то ее расспрашивает, что-то предлагает.

«Взяла бы да турнула оболтуса! — неприязненно думает Подборов, кидая косые взгляды в сторону смуглянки.— Как же, турнет!.. Не захочет, наверное, портить отношений с сынком начальника!»

Соседка, в свою очередь, бросает такие же взгляды в сторону Саньки. Она словно догадывается о его мыслях. Ее подвижное лицо каменеет. Борис задает очередной вопрос, о чем, Санька не слышит, а вот что она ему отвечает, догадывается. Солнышкин отскакивает от новенькой так, словно та его полоснула по мягкому месту раскаленной стружкой.

Проходя мимо Саньки, он продолжает бормотать:

— Дикарка!.. Папуаска!.. Я тебе устрою, век помнить будешь!..

А девушка продолжает работать, не обращая ни на кого внимания. Она выполняет ту самую операцию, которую до нынешнего утра делал Кимка, то есть нарезает на поясках мин резьбу.

Санька относит ей очередной ящик с обработанными заготовками. Девушка приветливо кивает головой и говорит:

— Что ж, сосед, давай знакомиться,— Нина Думбадзе…

— Александр Подзоров.

— Саша, значит?

— Можно и Саша,— он рассмеялся,— друзья называют Санькой… А еще — Лордом… А раньше,— он озорно подмигнул,— величали Меткой Рукой!

Нина ответила широкой улыбкой, строгое лицо ее стало таким милым и свойским, что Санька невольно, повинуясь сердечному порыву, предложил:

— Хочешь, станем дружить?

Она вздрогнула, словно ее ударили, глаза, потемнев, метнули молнию в Санькины зрачки, маленькие ушки стали пунцовыми:

— То есть?

Санька тоже весь подобрался: «Да что она, неужели считает, что весь мир состоит из людей, похожих на Бориса?» Ему стало обидно и не только за себя, но и за своих друзей, так обидно, что он с трудом погасил возмущение: «Ударила недоверием, а за что?!»

В свое оправдание он не раскрыл рта, так и стоял каменно-неподвижный, но выразительное лицо его кричало обо всем, что он сейчас чувствовал.

— Прости! — она протянула ему руку,— Мы будем дружить. Я все поняла. Еще раз прости! — и она отвернулась, чтобы не разреветься от внезапно нахлынувшей нежности и еще от чего-то хорошего-хорошего.

— Я тоже тебя понимаю,— Санькин голос предательски задрожал.— Но я с тобой не как с девчонкой. Девчонка у меня есть, я тебе потом о ней расскажу. Я к тебе, как к товарищу…

Она молча наклонила голову: мол, все ясно.

— А с этим,— Санька махнул рукой в сторону конторки, куда ушел Борис,— держись на расстоянии. А если что, скажи, повлияем!..— Подзоров включил станок на полную мощность и яростно набросился на работу, продолжая размышлять о сложности людских взаимоотношений.

«Почему,— думал он,— некоторые люди усложняют жизнь, лгут, подличают? Когда же их уличают в чем-то неблаговидном, начинают изворачиваться, жалить налево и направо, пачкать грязью каждого, кто окажется вблизи. И до чего же все было бы здорово, если бы все жили по-честному, с душой нараспашку. Разве это трудно?!»