Корабельная сторона

— А это Ирине.

Девочки завизжали от восторга: зимой — и цветы?!

— Где достали?! — Борис позеленел от зависти. Еще бы, какие-то полудеревенские мальчишки дарят девушкам цветы, а он, более взрослый кавалер, пришел с банальными подарками — с коробкой шоколадных конфет и банкой тушенки.

— Так где же вы эту травку раздобыли? — небрежно спросил Борис.

— В Кимкиной оранжерее,— ответил Санька на полном серьезе.

— Где? Где?! — не поверил Солнышкин.

— Дома. С розы срезали. Цветет! — Кимкина антипатия к выхоленному задаваке сразу улетучилась, стоило ему увидеть Зойку. Сонина, по его убеждению, была прекрасна! Толстая русая коса ее, уложенная на маленькой изящной голове, сверкала, словно обсыпанная звездной пылью. Сонина сегодня казалась вполне взрослой женщиной. Перешитое из материнского темно-синее шерстяное платье подчеркивало нежный цвет ее кожи, делало строже. Под стать Зойке были и остальные гостьи. Настенька щеголяла в шелковой малиновой блузке и в черной бархатной юбке, как видно, тоже реквизированной у матери. На шее капельками крови сверкала нитка рубиновых бус. Ирина на сей раз была одета проще, чем обычно. На ней ловко сидел тёмно-синий костюм, отороченный по воротнику дорогим дымчатым мехом. Из-под жакета выглядывали кружева белой блузки. На ножках, подчеркивая их формы, вызывающе поблескивали лаковые туфли жемчужного отлива. На безымянном пальце левой руки поигрывал огоньками бирюзовый перстенек.

На Солнышкине был шерстяной костюм шоколадного цвета, шелковая, цвета топленого молока рубашка, коричневый, с красной полоской посредине галстук и коричневые штиблеты.

Санька и Кимка невольно окинули критическим взглядом свои доспехи. Подзоров был в неизменной капитанской форме, Урляев, недавно получивший со склада по ходатайству дирекции завода черные суконные клеши и темно-синюю фланельку с тельняшкой,— в матросской. Чиненые-перечиненные ботинки тоже к определению «праздничные» не подходили. Однако неутешительные выводы должного удручающего впечатления на наших друзей не произвели.

— Подумаешь! — сказал Санька.— Не тряпки красит человека, а человек — тряпки!..

А для Кимки и матросская форма была что для иного адмиральская! Да и девчата, по-видимому, особого значения мужскому наряду не придавали. Во всяком случае, и Зойка и Ирина тотчас же подлетели к своим кавалерам и весело защебетали, засуетились возле них. Настенька подошла к Борису.

Все вместе устремились к праздничному столу.

Два кухонных колченогих стола, соединенные вместе и накрытые клетчатой клеенкой, были уставлены по тем временам щедрой закуской — в тарелках холодец, вареный картофель, сухая и отварная вобла, соленые огурцы и помидоры, капуста и несколько банок мясной тушенки. Рядом с ними располагались три бутылки лимонада и бутылка шампанского.

— Ого, пир на весь мир! — потер руки Урляев.— Гульнем!

— Давайте пока потанцуем! — предложила Ирина.

Зойка кинулась к патефону, поставила пластинку, и комнату затопили звуки вальса. Санька подхватил свою «прекрасную даму» и закружился на пятачке возле окна.

— Борь, пойдем покружимся! — попросила Казанкова, незаметно бросая завистливые взгляды в сторону Подзорова и Заглушко.

— Пойдем! — Солнышкин с ленивой грацией отдался ритму вальса.

Молодое сильное тело девушки откликалось на каждый его импульс, на каждое движение.

«А она довольно мила! — Солнышкин бросил взгляд в сторону Ирины.— И чего она нашла в этом мальчишке? Ординарная личность!» — и Борис начал нашептывать на ухо Настеньке милые волнующие комплименты.

Ушки Настеньки стали малиновыми. Но ни возмутиться, ни сделать замечания своему партнеру по танцу она не могла, не было повода…

Кимка с Зойкой пошли на кухню готовить жаркое.

— Ты рад? — Ирина неотрывно смотрела в Санькины расширившиеся зрачки.

— Чему? Что мы с тобой вместе? Рад!.. В последнее время только о тебе и думаю.

— Как же? — не без кокетства спросила Ирина, ожидая, что он ей скажет наконец о своих чувствах более откровенно.

— А за прямоту обижаться не будем?

— Не будем. Говори!

Санька сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть на дно Воложки, чтобы достать грязи, как это делают все мальчишки, когда хотят продемонстрировать свое ныряльное мастерство.

— Говори же! — снова поощрила его Ирина, надавливая маленькой, но сильной ручкой на плечо.

— Хорошо,— согласился Санька,— скажу, но, чур, без обид!.. Ты — красива. Может быть, даже очень. Стоит мне закрыть глаза, как твое лицо сразу же передо мной, до того реально, до того ярко, что хочется погладить его.

Ирина слушала Саньку, затаив дыхание. Нет, это не было банальным объяснением в любви, это было что-то новое, сильное, пугающее. Настолько пугающее, что у нее по спине пробежали мурашки. А Санька продолжал:

— Ты знаешь, мне было бы с тобой очень хорошо, если бы не…— Он замялся.

— Что «не»? Говори смелей! — ей не терпелось заполучить поскорее в руки тот ключик, который поможет отомкнуть сложный мир души этого мальчишки — так непохожего на других!

Но он не спешил открывать ей самого заветного, пытаясь сам проникнуть сквозь ее расширенные зрачки в глубь мятущейся Ирининой души.