Корабельная сторона

— Ну же!..— она даже нахмурилась.

— Нет, в другой раз! — рассмеялся Санька, разглаживая пальцем ее морщинки.— Убери, а то весь новый год будет хмурым!

Девушка рассмеялась. Легкое прикосновение его пальцев к бровям вызвало у нее такую нежность, что перехватило дыхание и на глаза набежала легкая дымка.

Она уронила свою красивую голову ему на плечо.

— Не надо! — с трудом выдохнул он.— Тут же люди… Борис и Настя…

— Ну и плевать!..

Санька поразился ее решительности, и это подействовало на него отрезвляюще. Он хотел было отстраниться, но побоялся обидеть ее. Из затруднительного положения вывел патефон. Пластинка замедлила свое вращение, музыка хрипнула в последний раз и умолкла.

— Завод кончился,— обрадовался Санька,— пойдем заведем! — он подхватил ее под руку и потянул к патефону. Появилась Зойка в сопровождении Кимки и объявила:

— Жаркое готово, просим гостей за стол!

Попарно чинно двинулись к столу.

— Ох, жрать хочу, братцы мои, до потери сознания! — объявил Кимка, нагружая себе на тарелку картошки.— Заяц, ты уж пока сама за собой поухаживай!

Ирина, не дожидаясь, когда застеснявшийся Санька придет в себя и примется ухаживать за ней, начала деятельно хлопотать над его тарелкой — положила картошки, рыбы, консервированного мяса.

— Кушай, Санечка, кушай! — потчевала она.

«А за мной так никогда не ухаживала!» — с завистью подумал про себя Солнышкин, а вслух сказал:

— Лопайте, братия, набирайтесь сил, впереди бессонная ночь, боюсь, что скисните, и мне одному придется развлекать сразу трех «прекрасных дам»!

— Не придется,— пообещал Санька, налипая в стаканы лимонад.— За окончательную победу над врагом! — предложил он.

Все подняли рюмки, чокнулись. Ровно в двенадцать подняли рюмки с шампанским. Снова провозгласили «За победу!», «За дружбу!», «За любовь!». Потом танцевали. Плясали цыганочку и русского. Борис веселился больше всех.

«А он — свой парень!» — решили Кимка с Санькой, невольно копируя его элегантные манеры.

Домой расходились на рассвете. Сияла луна. Весело похрустывал снежок. На душе было удивительно спокойно. 

Глава одиннадцатая

В один из январских дней, когда друзья, как обычно, встали на свои «архиоптериксы», чтобы гнать по конвейерному потоку мины, к Урляеву подошел Александр Александрович, сияющий, помолодевший, и объявил:

— Ну-с, гражданин «слухач», имеются приятнейшие новости. Какие, как вы думаете?

— Наверное, день рождения? — прикинулся Урляев простачком.

— Точно,— кивнул чубатой головой заместитель начальника по производственной части. У Кимки и челюсть отвисла от удивления: вот тебе и на! Думал, что наконец-то его переводят на ДИП, и вдруг — день рождения?!

— У кого? — спросил он упавшим голосом.

— У тебя.

— Да… Но… у меня же он был в декабре.

— Правильно.

— Правильно?! — Кимка повернулся к Саньке, ища у него сочувствия и подсказки. Но Подзоров и сам ничего не понимал.

— Эх вы, мыслители! — рассмеялся Александр Александрович.— Вам все разжуй да в рот положи, пора и самим зубками работать! Сегодня рождается творческая рабочая личность! Личность!! — значительно повторил он.— А «личность» стоит и глазами хлопает… А ну, шагом марш на ДИП!

— Правда?! — голос у Кимки осел от волнения, а глаза… глаза от счастья смеялись, лучились.

— Ты чего? Может, не хочешь расставаться с этой мандолиной? — Говоров кивнул на шестнадцатый.— Так мы подумаем.

— Не надо думать! — засуетился Урляев.— Я готов…

— Готов? А почему же молчишь?

— А что надо говорить?

— Не говорить, а петь надо!

— А я и пою,— нашелся Кимка.

У Говорова вопросительно поднялись брови.

— В душе,— пояснил «слухач»,— вот так: «Все выше, и выше, и выше!» — завопил он что было силы.

— Вот это убедил! — Александр Александрович умел радоваться за людей. Обняв Кимку за плечи, он направился на ту половину цеха, где царствовали Захаркин и его ученики. В цехе все уже были в курсе предстоящих перемен. Кимку сердечно поздравляли, но на свой лад, с доброй подначкой, с рабочей подковыркой. Примерно в таком роде:

— Кимушка, говорят, вчера розыгрыш облигаций был, и ты будто бы выиграл швейную машину?

— Что ты,— подключался второй,— не машину, а инструмент самого Захаркина.

— А может, его станок? — подыгрывал третий.

— Бросьте темнить! — улыбается Кимка.

— Просишь пощады?

— Прошу…

— Тогда магарыч за тобой… Поздравляем!.. Держи хвост трубой, не сгибай крючком… В высший класс тебя, брат, прямо из нулевки перетащили, такое не часто случается!.. Кумекай, какой тебе аванс отвалили!

— Отработаю,— говорит Кимка уже на полном серьезе. Он понимает, что за шутками скрывается ой какое серьезное содержание.— Спасибо, товарищи, за доверие…— растроганно заканчивает он.

Глаза его туманятся. Чтобы скрыть слезы, он отворачивается.

— А ты не стесняйся,— снова приходит ему на помощь Александр Александрович.— Металл, он черствых людей не любит. Секреты свои открывает лишь нежным да отзывчивым!..— И тут же командует: — Торжество окончено! А ну, по коням!..

Снова запели, заурчали станки суровую песню труда. Кимке под расписку вручили секретный чертеж, и он начал вытачивать по нему миниатюрную сложнейшую деталь.