Корабельные будни офицера 7-го ВМФ

«…в Совгавань мы пойдем, не раньше мая месяца…».

Но время шло, а переход все откладывался. В этой неопределенности и состояла основная нервотрепка, от этого зависела встреча Виталия с семьей, потому что только тогда, когда корабль придет к месту постоянного базирования, туда можно вызывать семью — жену с сыном.

А пока, единственной радостью были письма родной, милой Лидочки.

Эти письма психологически поддерживали Виталия. Особенно, когда Лида вкладывала в них рисунки и «каракули» трехлетнего Сашуни. Виталий писал о доставленной ему радости видеть милые рисуночки сынишки:

«11.02.54 г. г. Владивосток

Здравствуйте мои родные!

Во — первых Сашенька, спасибо тебе мой маленький за рисуночки и письмо. Умница, что не забываешь и пишешь папе письма. Я за тобой Сашенька очень скучаю тоже, …за посылочку всем Вам большое сердечное спасибо. Водку сразу выпили за Ваше здоровье, а сало, чесночок и перец пока еще есть. Закуска лучше и не надо, а спирт всегда стоит в шкафу, так что принимаем иногда этот «антигриппин». …За перчик, тебе Лидок, персональное спасибо от меня и от кают-компании. Солидно надоел уже этот однообразный харч, а тут подперчишь, смотришь и пошло с аппетитом».

…Да мамочка (мама Виталия — Мария Ивановна — А.Л.), с каким бы я удовольствием побыл бы сейчас с вами. …Да прошло уже почти два года? как я не был дома (в Кременчуге — А.Л.). Подумать только, два года…

… Ты мама не беспокойся за меня, со мной ведь никогда ничего не случится, и жить я буду долго, ведь не даром вы меня назвали Виталием, а Виталий — это жизненный».

К сожалению, эти слова Виталия разошлись с реальностью. Виталий Карпович Лоза достаточно рано ушел из жизни…

Монотонная корабельная служба, с повседневными построениями на развод вахты, с проворачиванием механизмов, с корабельными работами и приборками, делала дни похожими друг на друга, и проносились они с головокружительной быстротой.

Дни летели за днями и все эти дни старший лейтенант Лоза находился на корабле, как говорят моряки: «на железе». Редкие минуты в городе и снова «железо». Молодой организм Виталия, привыкший за время специфической службы на торпедных катерах, к тому, что определенную часть времени катерники проводили в базе на берегу, тяжело переносил постоянное нахождению «на железе». В первую очередь, было тяжело психологически. Вот они монотонные корабельные будни…

В один из таких унылых, обыденных дней командир БЧ-3 старший лейтенант

В.К. Лоза работал в каюте. Перед ним на столе лежала пухлая стопка документов.

Напротив, стоял переминаясь с ноги на ногу старшина команды торпедистов Андрианов.

— Это? — спрашивал Виталий, указывая на верхнюю ведомость.

— Это, — патруль в гарнизон, — отвечал старшина.

— Это?

— Это, — накладная на краску.

— Это, — увольнительная записка.

Виталий читал каждый документ и подписывал его…

— Сколько бумаг прошло через него только сегодня, — пронеслось в голове…

Он тяжело вздохнул… — Вот она, патетика офицерской службы, — мысленно иронизировал над собой Виталий.

— Так, теперь второе: товарищ старшина, — Лоза внимательно посмотрел на старшину, — не слышу доклада по устранению замечаний по второму торпедному аппарату.

Виталий помнил старую флотскую истину: «Если хочешь знать истинное положение дел в подразделении, не жалей времени спустись в «низы», побеседуй с матросами». — Никто на эсминце, кроме матросов не сможет в деталях рассказать о состоянии техники и оружия. «Верь тому, что видишь сам, и что рассказывает матрос» — правило, которому Виталий всегда следовал.

— Докладываю, — четко отрапортовал старшина, и стал перечислять проделанные работы по устранению замечаний…

Как писал известный советский писатель-маринист Аркадий Первенцев в своем романе «Матросы»: патетика службы — «флотская романтика — это и есть повседневная уныло расписанная уставами работа на борту миноносца. Надо учить людей, проверять их знания, готовить подчиненных к несению корабельных нарядов, проверять технические средства, оружие, противогазы, химкостюмы, изучать биографии, следить за тем, как выглажены брюки и гюйсы, интересоваться личными настроениями и содержанием ежедневной «травли» на полубаке, писать бумаги в корабельную канцелярию…».

К середине февраля бухта Золотой Рог начала подмерзать, покрываясь льдом, но корпус эсминца без особых трудов преодолевал этот ледок, уходя на незамерзающий рейд, оставаясь там все чаще и чаще.

16 февраля 1954 года эсминец «Вспыльчивый» вновь ушел на рейд на чистую воду, к кромке льда. «… Да, родные мои, дней через пять уйдем на рейд, на чистую воду, к кромке льда и будем там стоять с месяц, как будет решаться вопрос с письмами, пока не знаю.

… В Совгавань уйдем не раньше, пожалуй, (если судить по обстановке) июля месяца».

«Вспыльчивый» простоял у кромки льда, не возвращаясь во Владивосток, полтора месяца — до 31 марта 1954 года. Это следует из письма Виталия от 31марта 1954 года.