Корабль

Так как страж оставил меня одного, я решил воспользоваться выкинутым судьбой на мою долю случаем и зашагал вперёд, охваченный жаждой подойти поближе к краю, чтобы получше разглядеть море. Однако некто окликнул влекомого миром, не успей я сделать и шага: «Молодой человек! Куда это вы собрались?» Не зная, что делать в подобном положении, я замер. «Может, это он вовсе не мне? Ну право, почему нельзя оставить меня в покое! Нужно было скорее уходить в ту же минуту, когда я оказался предоставлен сам себе! Видимо, теперь придётся расплачиваться за свою бестолковость…» «Да-да, юноша, это я вам. Обернитесь и обнаружьте меня прямо позади вас», – наверняка распознав мою реакцию, прибавил он. Повернувшись, я увидел шагах в одиннадцати от себя мужчину среднего возраста, среднего роста, и если бы можно было описать лицо словом «средний», то именно так я бы и поступил. Прямой как палка, он был воткнут в землю, и ветер, трясший меня из стороны в сторону, не оказывал на него никакого заметного влияния. Будто не существовало вовсе ветра, и Корабль не покачивало то туда, то сюда – так стоял он. Вдобавок ко всему его форма и фуражка вызвали во мне необъяснимые отторжение и неприязнь. Не понравился он мне сразу, от этого господина веяло какой-то душной казёнщиной, пропитывавшей весь его образ, а губы будто выжидали своего часа, чтобы воскликнуть: «Разве не является жизнь работой? А работа радостью? А наивысшая радость не заключается ли в том, чтобы работать сообща и на благо других? Может ли вообще человек прожить без работы? А если и может, то смеет ли называться человеком?! Служение есть отрада человека! Служение чему-то большему, чем он есть сам по себе, – это отрада человеческой, раболепной души!» «Ох уж эти люди, не знающие, что же на самом деле важно! Сорванцы, сбивающиеся в кучи послушной черни и превращающие жизнь друг друга и всех остальных вокруг в формалистский тлен!» – сетовал я про себя.

Так как больше ничего не оставалось, я зашагал в его сторону. Подойдя, я тут же попал под целый шквал вопросов, загонявших не иначе как в тупик. «Куда это вы направлялись?» – быстро спросил он. «Куда направлялся? Я хотел посмотреть на море, только и всего», – растерянно ответил я и увидел, как его лицо налилось недоумением. «Зачем же это? Что толку на него смотреть?» – с явным подозрением и негодованием донимал он. «Не знаю, я… я думаю, оно очень красивое, и потому хотел взглянуть», – прерывисто ответил я, не в силах подобрать нужных слов. «Вы вздумали смеяться надо мной, молодой человек?!» – захлёбываясь возмущением, прокричал он. «Нет-нет, что вы! Я ведь просто… – Едва успел я начать говорить, как он перебил и продолжил вопить: – Думаете, можно вот так вот надо мной подшучивать?! Я, знаете ли, главный на этой палубе, а вы, между прочим, мой подчинённый! Вы… вы… – прорычал он сквозь зубы. – Имя! Ваше имя! Я даже не знаю, как к вам обращаться! Вы! Как вас зовут, чёрт возьми?!» «Я не знаю…» – нерешительно пролепетал я. «Учитесь чётко отвечать на поставленные вопросы, молодой человек! А звать я вас буду… – промолвил он и, сделав задумчивое лицо, умолк. Размышлял он долго, что и неудивительно для человека, который только и умеет раздавать приказы да находить причины для возмущения. Через некоторое время лицо его изменилось, наполнившись каким-то бойким самодовольством, и он отчеканил: – Звать вас будут Сигниф. Да! Сигниф! Ну так что же, Сигниф, будем работать?» «Эмм…» Его быстрая, громкая и строгая речь окончательно сбила меня с толку. Запутавшись в мыслях и не найдя что ответить, я стоял как вкопанный и ждал его реакции. «Правильно, молодой человек, делаете, что молчите. И это, конечно же, потому что вы понимаете, что данный вопрос не требует вашего ответа и решать здесь буду только я, а я говорю вам, что вы должны живо приняться за работу! Один из моих ребят введёт вас в курс дела. Так, дайте-ка подумать». Он сгустил брови и снова принялся раскидывать своим небольшим умом. Тут вдруг неожиданно он прокричал: «Сервус! Сервус! А ну мигом сюда! Куда делся этот болван?» «Я здесь!» – послышалось тотчас откуда-то издалека.

Уже через пару мгновений перед нами стоял высокий и чрезвычайно худой мужчина. Всё его тело говорило о какой-то таинственной болезненности. Костлявые руки длинились почти до самых колен, которые, в свою очередь, были слегка вогнуты внутрь и будто притягивались друг к другу, пытаясь сблизиться. Одетый в лохмотья, он производил ужасное впечатление. Хуже всего дело обстояло с лицом. Из-за изрядной исхудалости щёки впали, да и, в общем, кожа очень плотно облегала череп, невольно порождая мысль о том, что её натянули. Тёмные длинные волосы спадали вниз густыми прядями, между которыми проступала лысина, кое-где виднелась седина. Но что поражало больше всего, так это эмоции, бороздившие его лик. Я отличил среди них страх и волнение, но более отчётливо выделялся некий энтузиазм преданного пса, ожидающего, пока хозяин кинет ему кость.