Корабль-греза

Тут я сразу же вспомнил о Леди Порту доктора Гилберна. Между тем левая бровь сеньоры Гайлинт дернулась. А ведь графине определенно уже больше восьмидесяти; возможно, она и намного старше. Сеньора Гайлинт тотчас еще и откашлялась, чтобы выкашлять этот маленький приступ ревности. Причем рука, которой она провела по губам, убедительно показала, что принадлежит настоящей даме. Хотя бы из-за парчового рукава, который выглянул из-под мехового пальто. Во всяком случае, этот ее жест был не менее аристократичным, чем тот, прежний, когда она у второго из моих визитеров, который, пожалуй, действительно был мужчиной, смахнула с плеча пиджака невидимую пылинку. Что, в свою очередь, было тем же движением, которое сделала, дотронувшись до своей щеки, графиня. Ради которой, когда она вернулась, мистер Коди даже поднялся, чтобы ей легче было занять свое место. Он взялся за спинку ее стула и пододвинул сиденье под нее.

И все же ему не хватает друга-мужчины. Почему он, чтобы отвлечься от этого, и пожелал зажечь одну из своих сигар. Но тут графиня положила руку ему на предплечье. Он как раз вытащил спичку, чтобы поднести ее к ножке сигары. Потому что другой конец, как известно, называется «головкой». Тот, который он собирался сосать.

Только при таком ветре со спичкой у него бы все равно ничего не получилось. По крайней мере, ему пришлось бы повторять свои попытки много раз. Однако графиня, несмотря на свой ласточкин вес, сумела опустить его руку. Вы, надеюсь, не собираетесь здесь курить, господин Шульце! — выкрикнула она предостерегающе, но, конечно, тихо. При этом меня больше всего сбило с толку произнесенное ею имя. Тем не менее я позабавился, глядя на лицо мистера Коди. Удивленным его уже нельзя было назвать. Оно выражало шок, возмущение. Тем более что свойственная мистеру Коди вежливость не позволила ему возразить: Графиня, но это ведь и есть столик для курильщиков!

Такую миссию взяла на себя сеньора Гайлинт, не без некоторого удовлетворения, как мне показалось. На что старая дама ответила «Ах вот как» и, я не поверил собственным глазам, достала из своей светлой сумочки сперва шелковый носовой платок. Его она сунула себе в рукав. А затем — пачку сигарет «Sobranie», и из нее — одну изящнейшую водянисто-голубую сигарету [157]. Которую она, в высшей степени элегантно, и вставила себе в рот. Хихикнув при этом.

Мистер Коди настолько обалдел, что забыл дать ей прикурить. Видите, сказала она дерзко, пряча пачку сигарет в сумочку, я вполне могу справиться и сама. Что было пугающе-изысканным порицанием. Этой своей колкостью она ясно дала понять, за кем впредь возле стола для курильщиков будет оставаться последнее слово.

Мне стало почти что жалко его в этот момент. Ведь он все еще считал себя хозяином положения. Если не считать пережитого им в штормовую ночь смертельного страха. О котором, само собой, никакой Буффало Билл рассказывать не станет.

Теперь же он еще и в этой графине ошибся. В действительности, подумал я, она эльфийка, сохранившая до самого преклонного возраста свою благородную светоносность. Она разделяла с сеньорой Гайлинт даже иногда свойственную той дерзость. Уже хотя бы поэтому невозможно было не распознать в ней Gygis alba (67). Только она для последних остающихся ей недель приняла человеческий облик. Старая мудрая ласточка, подумал я, фейная морская ласточка, Lastotschka, — обладающая, как и я, Сознанием. Но только — в образе умирающего человека, сквозь зримую немощность которого веет, теперь как и прежде, воздушнейшей дерзостью.

Еще один день до Гавра. Английский канал демонстрирует, на какое волнение он способен. Возможно желая показать, что, вопреки своей узости, он вполне себе море, которое нужно воспринимать всерьез.

По сравнению с ним Атлантика, во всяком случае за Капштадтом, была не более бурной, чем воды какого-нибудь защищенного островами залива. На меня поэтому Канал произвел глубокое впечатление. И еще мне кажется, что он, Канал, и его тяжелые, потому что неизменно-серые, волны своими холодными шквалистыми ветрами гораздо быстрее, чем я привык, загоняют меня в состояние усталости. Телесной, а не, скажем так, духовной. В этом-то смысле я бодрее, чем когда-либо прежде. Так что я именно из-за эльфийки буду очень сожалеть, если не смогу больше сидеть за столиком для курильщиков. Пребывание на шлюпочной палубе я, во всяком случае, уже едва ли способен выдерживать. Именно чтобы не пропустить ни одного из проявлений ее находчивости.

Тем не менее мне бы хотелось принять более свободную позу и согреться под одеялом. Я имею в виду настоящее одеяло, а не шерстяной плед. Кроме того, для меня затруднительно докатиться до туалета и каким-то образом перебраться из кресла на толчок. Хотя бы потому, что каждый раз приходится спрашивать, не поможет ли мне кто-нибудь. Когда я лежу в постели, мне достаточно нажать кнопку звонка, который свисает с потолка на шнуре.