Корабль-греза

Море было цвета сияющей бирюзы, и над ним летали пары ярко-белых птиц, которые выглядели так, как если бы чайки скрестились с ласточками; как стрижи, так же парят и они, будь то в длительной любовной игре, за которой я, осчастливленный, наблюдал, будь то потому, что они охотятся за добычей. Этот вид птиц, я о нем спросил на берегу, называется «Trophy», что является сокращением от Red-billed Tropicbird (13). Будучи весьма искусными летунами, длиной примерно в две пяди и вытянутой формы, как багеты, они устремляются, когда охотятся, к воде, хватают рыбу, снова стремительно взлетают — с такой грацией, что у нас захватывает дух. Я не тот человек, которого можно было бы всерьез назвать любителем птиц, если не считать того, что я втрескался в воробьев, но эти птицы окрылили мое сердце и теперь в нем гнездятся.

Именно в связи с этими птицами Хербсту вспоминается пианистка:

(Она сама говорит, что она не быстрая. Но зато в ее медлительности есть что-то парящее. Я бы охотно написал о ней стихотворение, как полтора года назад — о танцовщице. Ее робкая, застенчивая улыб-ка, каждый раз, все тот же неуверенный прикрытый взгляд, как когда она взглядывает на скрипачку, если нужно выбрать следующую музыкальную пьесу: ищущий. <…>

Как у нее всегда, стоит ей сколько-то времени поиграть, соскальзывает с правой пятки ремешок туфельки.)

И дальше он пишет:

Еще о радиопьесе: увидеть Ланмайстера снаружи, наблюдать за ним и только потом, мало-помалу, перенять его взгляд на вещи. Между тем особая трудность моего романа заключается в том, что людям, которые в действительности совершенно другие, нужно дать что-то собственно им присущее, парафразируя их. Их тоже нужно правдиво солгать. <…>

Ланмайстер, который влюблен в молодую пианистку, но принимает, с самого начала, перспективу отречения, принимает ее так, как если бы именно она была его возлюбленной.

И еще одна замечательная фраза, почти в таком же виде вошедшая в роман (см. с. 25):

Долго, очень долго смотрю я сзади на гигантские уши одного старика, удивленно, испуганно. И я подумал: я их не понимаю. Но что я тогда вообще понимаю?

27 апреля 2014 (Auf tropischem Meer. PP157: Der Sechsundzwanzigste auf den siebenundzwanzigsten Tag).

Интересно, что многие сцены романа, кажущиеся фантастическими, основаны на реальных жизненных впечатлениях. Например, эта (см. с. 25); правда, в действительности речь шла не о воробье:

Человека что-то сбивает с его пути, как нашего маленького «слепого пассажира», который сегодня рано утром приземлился на палубу юта, совершенно измученный долгим полетом, длившимся, возможно, всю ночь. Так что это созданьице нашло спасение на нашем корабле — не больше чем самочка черного дрозда и такое же коричневое, но нижняя сторона крыльев, когда оно расправило их для просушки, оказалась бело-черной. Маленькие легкие ходили ходуном. Наполовину испуганно, наполовину радостно птичка притулилась к бортовой стенке. Кто-то из обслуживающего персонала обнаружил ее, при-сел на корточки, погладил двумя пальцами по перышкам, ушел, вернулся с салфеткой, осторожно подхватил ею птицу, обернул салфеткой, понес к себе. Когда мы позже достигнем острова, он позволит ей снова улететь. Удивительно, как далеко эти летуны удаляются от земли, которой уже давно не видно, а они все продолжают кружить. Я только теперь понимаю историю Ноя, теперь впервые по-настоящему, потому что могу ее почувствовать. Почувствовать — это значит: что-то пережить.

Последняя фраза раскрывает едва ли не самую существенную черту творчества Хербста, потому что обосновывает его мысль о равной значимости внутреннего, фантазийного мира и мира так называемой реальности. «Что мы переживаем, то всегда реально», — говорится в романе «Арго. Иномирье» (Herbst, Argo. Anderswelt, S. 416).

И дальше Хербст записывает мысль, которая как будто бы вообще не имеет отношения к роману, но впоследствии существенно изменит первоначальный замысел:

Пока я так размышлял, мне в голову пришла идея совсем другой истории, а именно — человека, тяжелого ракового больного, который, чтобы самому определить момент своего ухода из жизни, пытается получить швейцарское гражданство. Там ведь, в отличие от Германии, человек вправе умереть, если он хочет, и вправе получить необходимые для этого средства. — Как отреагируют на его просьбу? Удовлетворят ли ее?

(Пусть и не сознавая этого, я думаю о смерти постоянно, из-за чего в самом деле уже оказался в средоточье своего романа. Иногда я замечаю это: как если бы вдруг очнулся и стал видеть.)

29 апреля 2014 (Über den Äquator ODER Von El Q‘ar: Am neunundzwanzigsten Tag).

Рассуждения по поводу закона об охране молодежи (от нежелательной информации) и о силе фантазийных образов:

Я все еще опьянен. Сегодня ночью, в четверть второго, мы на 17º западной долготы пересекли эква-тор. <…>