Корабль-греза

Поначалу они были только гигантскими тенями, которые приближались со стороны кормы, чтобы продвинуться ближе к низко стоящему солнцу. От них в моей каюте стало, можно сказать, даже темнее, чем при задвинутых гардинах. Потом они проплыли — за стеклами — мимо, опередив наш корабль. Тем не менее они были так чудовищно медлительны, а поднимались вверх еще медленнее, что я видел, как раскрываются поперек шеи-груди их жаберные щели. И к их брюхам я успел присмотреться — не только серовато-белым, но и цвета поздней Страстной пятницы, — и к коротким и тонким, как бичи, хвостам.

Что, собственно, я знаю о мсье Байуне?

Я еще и потому так неохотно продолжал рассказывать о нем сеньоре Гайлинт, что мало-помалу он в целом начал представляться мне выдуманным. Не только там, на госпитальной кровати. Такое, возможно, нормально, когда речь идет об Ушедших-от-нас. Тогда, само собой, помогают фотографии. Это я опять-таки понимаю. То есть что среди прочего и по этой причине пассажиры постоянно просят, чтобы их «щелкнули», и сами постоянно щелкают фотоаппаратом.

Тут я не могу не вспомнить о китовых костях, из которых вырезаны воробьи.

К примеру, мсье Байун всегда хотел быть проинформированным о новейших бейсбольных событиях. Для этого он ежедневно заходил в интернет, где часто ругался, потому что соединение было слишком медленным или вообще не устанавливалось. В Галерее, я имею в виду, за стеклами молочного стекла, в половинную высоту, на которых выведен прозрачный на матовом фоне инициал корабля-грезы [77]. Между Бали и островом Сумба [78], как я припоминаю, интернет целыми днями не функционирует. На котором эти конусообразные соломенные крыши [79], послужившие, говорят, образцом для строительства — пагод, кажется, это называется так. Он в таких случаях даже чертыхался. Тогда как я в бейсболе абсолютно ничего не смыслю.

Мсье Байун был спортивным человеком, и в этом тоже отличаясь от меня. Он даже увлекался футболом. Это мне подтвердила сеньора Гайлинт, так что я уже снова почти уверился в реальности мсье Байуна. — Бейсбол он в самом деле немножко мне объяснил. Это, однако, не значит, что я теперь больше в нем понимаю.

Сам я никогда не имел никаких таких увлечений, никакого хобби. Кроме, само собой, женщин. Они, пожалуй, были для меня чем-то этаким. Из-за чего я и проиграл судебный процесс — согласен, по всем фронтам. Для Петры изначально и всегда речь шла только о деньгах. Для Гизелы, само собой, тоже. Особенно после того, как ей пришлось покинуть квартиру и она вступила в союз с Петрой. Обе эти вороны тотчас воспользовались возможностью выцарапать мне глаза. Так что они еще и годы спустя стали у меня сперва черными, потом пустыми от ярости, и я уже не видел автобана. Поначалу я не видел только полосу движения, но потом и барьерное ограждение слева — не видел и его. И внезапно все исчезло — взъерошенные деревья, холмы, и поле, а потом и мир в целом. Так что пришлось вскрывать переднюю пассажирскую дверь, потому что с другой стороны металлический кузов смялся чуть не в гармошку. После никто не понимал, как я вообще, с моей гипертонией, пережил эту аварию.

Я и сейчас вижу снующих вокруг людей в форме, слышу, как они кричат, вижу это, с размахиванием руками, говорение друг-сквозь-друга. Как кто-то велел принести носилки и как меня на них унесли. При этом мне, хотя я был в полном сознании, не удавалось выдавить из себя ни слова. Шевельнуться я в любом случае не мог. Так что мне сразу стало ясно, что я умер. Но это я видел в кинотеатре, где я действительно сверху вниз смотрел на себя и на обильную кровь, оставшуюся на месте аварии.

Когда с человеком происходит что-то подобное, ему нетрудно перестать курить. Так что я впервые пожалел о своих сигарах только с мсье Байуном, из-за его тонких сигарилл. Даже когда разговаривал, он держал сигариллу зажатой между губами.

Это я помню.

В сверкании маленьких резцовых, несколько кривоватых зубов удерживал он ее. И при этом объяснял мне правила маджонга. Кое-чего я не понял хотя бы уже потому, что он шепелявил. Если он в виде исключения не курил, то жевал конец одной из этих тонких темных скруток. А ведь воробьиная игра и в самом деле трудная.

Все же он мог бы хоть раз вынуть сигариллу изо рта. Вспомнив об этом, я невольно рассмеялся. Не прихватил ли и я на корабль сигары, мои сигары, из чистой строптивости? Может, я заранее предчувствовал Ниццу, где началось мое первое путешествие. Если я правильно помню. Где снесли с корабля на берег мсье Байуна, определенно спустя год. Только это комично, потому что мы до Танжера, где он поднялся на борт, были у Стромболи. Как же потом мы оказались на юго-востоке? Я думаю, в промежутке мы еще побывали в Палермо. Или из Ниццы мы сразу пошли в Барселону? И Сознание появилось так быстро?