Корабль отплывает в полночь

Сестренка подошла к кровати и наклонилась над Малышом, закрывая его от лунного света. Сначала она просто смотрела. Потом принялась мягко царапать его щеки шляпной булавкой, которую принесла с собой, не доходя до глаз совсем чуть-чуть. Малыш проснулся и посмотрел на нее, но не заплакал. Сестренка продолжала водить булавкой, царапая кожу все глубже. Лунный свет сверкал на украшенной самоцветным камнем булавочной головке.

Гаммич понял, что столкнулся с ужасом, против которого бесполезны обычное беганье туда-сюда, шипение и даже визг. Только магия могла справиться с этими очевидно сверхъестественными проявлениями. И у него не было времени задуматься над последствиями, какой бы ясный и горький след ни оставляли они в его недремлющем сознании.

Он прыгнул в кроватку, на другую ее сторону, не издав ни звука, и впился своими золотистыми глазами в глаза Сестренки. Затем двинулся прямо к ее злобному лицу, медленно, не спеша, используя свои уникальные знания о пространстве, чтобы проходить прямо сквозь ее руки, размахивавшие булавкой. Наконец нос котенка остановился в доле дюйма от ее носа, взгляд его не дрогнул, так что она не могла отвести глаза в сторону. И тогда он без всяких сомнений швырнул свой дух в нее, словно горсть горящих стрел, и свершил Зеркальную магию.

Залитое лунным светом ужасное кошачье лицо Сестренки стало последним, что настоящий Гаммич-котенок видел в этом мире. В следующее мгновение он почувствовал, как его обволакивает грязно-черный, ослепляющий дух Сестренки, заменивший дух самого Гаммича. И одновременно услышал крик маленькой девочки – тихий, но отчетливый: «Мама!»

Этот крик способен был поднять Кис-Кис из могилы, а тем более вырвать из сна, пусть даже глубокого, усиленного лекарством. Через мгновение она была уже в детской вместе с наступавшим ей на пятки Старым Конем и тут же взяла Сестренку на руки. Маленькая девочка все так же отчетливо повторяла волшебное слово и чудесным образом сопроводила его просьбой – которую Старый Конь тоже услышал, вне всяких сомнений: «Обними меня крепче!»

И тут Малыш наконец осмелился заплакать, привлекая внимание к царапинам на своих щеках, и Гаммича, как он и предполагал, прогнали в подвал под крики ужаса и отвращения, исходившие главным образом от Кис-Кис.

Маленький кот не придал этому особого значения. Никакой подвал, даже в десять раз темнее этого, не мог сравниться с мраком духа Сестренки, навсегда окутавшим его, скрывшим все ящики памяти и наклейки на них, безвозвратно стершим даже предвкушение первой чашки кофе и первых слов.

Последнее предвидение Гаммича, прежде чем животная темнота полностью поглотила его, было таким: дух и сознание – увы, не одно и то же, первый можно потерять или принести в жертву, но второе все еще будет обременять тебя.

Старый Конь заметил булавку (и тут же спрятал от Кис-Кис) и понял, что в этой ситуации Гаммич меньше всего подходил на роль козла отпущения. Принося жестяную миску с едой в подвал, где пребывал в изгнании маленький кот, он напускал на себя почти извиняющийся вид. Это утешало Гаммича, хотя и не сильно. В конце концов, размышлял Гаммич в своей новой манере, мрачной и сбивчивой, лучший друг кота – это его хозяин.

С той ночи Сестренка никогда больше не поворачивала назад в своем развитии. За два месяца она сделала успехи в говорении, какие обычно делают за три года. Превратилась в смышленую, проворную и веселую девочку. Хотя Сестренка никому не рассказывала об этом, залитая лунным светом детская и огромная морда Гаммича были первыми ее воспоминаниями. Все, что происходило с ней прежде, погрузилось в чернильную темноту. С Гаммичем она всегда вела себя ласково, но осторожно. И терпеть не могла игру в гляделки.

Через несколько недель Кис-Кис забыла о своих страхах, и Гаммич снова забегал по всему дому. Однако к этому времени трансформация, о которой предупреждал Старый Конь, уже произошла. Гаммич был теперь не котенком, а почти взрослым котом, но приобрел не мрачный или угрюмый, а чрезвычайно важный вид. Временами он был похож на старого пирата, размышляющего о сокровищах, которые никогда уже не откопает, и о полных приключений берегах, до которых никогда уже не доплывет. А иногда при взгляде в его желтые глаза казалось, что там все еще хранятся материалы для книги «Взгляд на жизнь через вертикальные зрачки» – по меньшей мере в трех или четырех томах, – хотя он никогда ее не напишет. Если задуматься, это было в порядке вещей, ведь Гаммич прекрасно сознавал горькую правду: он обречен быть единственным в мире котенком, который не превратился в человека.

Утро проклятия [31]

Путешествие во времени – не такое уж невинное мальчишеское разлечение, как считается. Для меня оно началось, когда женщина с печатью на лбу заглянула в открытую дверь моего номера, где я прятался со своими бутылками, и спросила:

– Эй, алкаш, жить хочешь?