Корабль отплывает в полночь

Но получилось так, что из всей компании я один в тот момент посмотрел в окно. Снаружи стоял ветреный вечер, а улица там, надо сказать, темная и нечистая, да и напротив заведения Сола есть зеркальные витрины, которые иногда посылают такие странные отражения. И потому я, увидев эту черную бесформенную голову с глазами, как раскаленные угли, всматривающиеся куда-то за пирамиду пустых бутылок из-под виски, предположил, что это сигаретные окурки, разгоревшиеся на ветру, а еще вероятнее – отражения стоп-сигналов автомобиля, поворачивающего за угол. Через секунду огоньки исчезли – машина закончила поворот или ветер подхватил и унес окурки. Но в течение нескольких мгновений я испытывал довольно-таки неприятное ощущение, поскольку огоньки появились сразу после слов о вражеском подполье.

Должно быть, я чем-то выдал свою тревогу, потому что Вуди, у которого острый глаз, сказал:

– Эй, Фред, неужели это твое содовое пойло тебя наконец достало? Или даже друзьям Макса уже невмоготу от его беззастенчивой лжи?

Макс впился в меня взглядом и, должно быть, тоже что-то заметил. Во всяком случае, он допил пиво и сказал:

– Я, пожалуй, пойду.

Эти слова не были обращены напрямую ко мне, но он не сводил с меня глаз. Я кивнул и поставил на прилавок зеленую бутылочку, где еще оставалось около трети лимонада, слишком сладкого на мой вкус, хотя в запасах Сола ничего кислее не нашлось. Мы с Максом застегнули молнии на своих штормовках. Он открыл дверь, и внутрь легонько подул ветерок, зашуршал за порогом.

Лейтенант сказал Максу:

– Завтра вечером ми сварганить космический пушка получше.

Сол, как обычно, посоветовал нам двоим:

– Не ищите приключений на задницу.

А Вуди напутствовал:

– Пока, космические солдаты.

И я представил себе, как он говорит за закрытой дверью: «Этот Макс просто чокнутый, да и Фредди ничуть не лучше. Пьет содовую – брр!»

Мы с Максом, оказавшись на улице, где гулял ветер, зажмурили глаза, чтобы в них не попала пыль, пока мы топаем три квартала до Максова логова – именно такого названия, без всяких натяжек, заслуживала его крохотная квартирка.

Нигде поблизости не маячили большие черные собаки с горящими глазами, да я и не ожидал их здесь увидеть.

Ответ на вопрос, почему для меня так важен Макс, вся эта его болтовня насчет солдата истории и наша внешне пустячная дружба, кроется в моем детстве. Я был одиноким робким ребенком, без братьев и сестер, с которыми можно повозиться, готовясь к схваткам, ожидающим всех нас в жизни, и у меня даже не было обычного для мальчишек периода принадлежности к подростковой банде. Потому-то я и вырос закоренелым гуманитарием и во время перемирия 1918–1939 годов ненавидел войну с мистическим пылом, ненавидел так сильно, что задался целью избежать призыва на службу во время второго конфликта, хотя для этого пришлось всего лишь наняться на ближайший военный завод, а не ступить на героическую стезю непримиримого пацифизма.

Но тут возникла неизбежная реакция, спровоцированная гуманитарным проклятием, заключавшимся в умении, пусть даже и с опозданием, увидеть обе стороны любой медали. Я начал интересоваться воинской службой и осторожно восхищаться судьбами военных. Поначалу неохотно осознавал необходимость и красоту меченосцев, этих стражей (нередко одиноких, как и я) очагов цивилизации среди враждебной вселенской мглы… Стражей необходимых, несмотря на всю справедливость утверждения о том, что война – рабыня иррациональности и садизма, лучшая подруга реакционеров и производителей оружия.

Я понял, что моя ненависть к войне – это только маска для трусости, и стал искать способ воздать должное другой половине истины. Хотя, конечно, не очень-то легко стать смелым только потому, что тебе вдруг этого захотелось. В нашем чрезмерно цивилизованном мире человек крайне редко получает возможность продемонстрировать свою несомненную храбрость. Да это вообще противоречит нашему стремлению к безопасности, так называемым правильным установкам, нормам мирного общежития и тому подобному, и случается такое в основном на начальном этапе жизни. Так что человеку, который с опозданием решит стать храбрецом, нужно полгода ждать подходящего момента, а когда наконец подвернется крохотный шанс, не упустить его.

Вот такой – не сказать что комфортной – была реакция моей психики на искренний юношеский пацифизм. Поначалу она проявлялась только во время чтения. Я глотал книги о войнах – современные и старинные, документальные и художественные. Я пытался усвоить военные взгляды и язык разных веков, получить представление об организации и вооружении, о стратегии и тактике. Я втайне полюбил таких геров, как Трос Самофракийский и Гораций Хорнблауэр[62], а вместе с ними космических кадетов Хайнлайна, героев Балларда, других отважных покорителей космоса.