Корделия

Они поехали на фабрику и все обсудили, после чего мистер Фергюсон отбыл, а Корделия осталась побеседовать с Джоном Симнелом и мастерами. Она стояла посреди конторы, вдыхая запах химикалий, высокая и стройная в своем коричневом шерстяном платье и бархатной коричневой накидке. В последнее время она приезжала сюда так часто, что стала чуть ли не необходимой деталью пейзажа. И все-таки интересно, что они говорят между собой: "Еще одно новшество старика Фергюсона"? Или: "Можно себе представить, во что она превратит фабрику"?

Секреты красильного дела, в первый приезд показавшиеся ей весьма сложными, перестали быть таковыми. За лето Корделия одолела гору специальных книг и хотя не разбиралась досконально, как мистер Фергюсон в том, почему одна краска проявляется бледнее, а другая ярче, она быстро запомнила последовательность операций и овладела основами коммерции.

Ей никак не верилось, что вся ответственность действительно ложится на ее плечи. В глубине души Корделия надеялась, что мистер Фергюсон никуда не уехал, а крутится где-нибудь поблизости и, если ее занесет, моментально перехватит вожжи. Или вообще передумает и скажет: "Дорогая, вы всего только женщина, и ваше место – дома. Неужели вы поверили, что я говорил серьезно?"

Однако разум твердил, что все происходит всерьез и человек, к которому она испытывала антипатию, которого склонна была подозревать в неблаговидных поступках, дал ей убедительнейшее доказательство своего доверия.

А она отплатила черной неблагодарностью, обманула всякое доверие. И сейчас, когда интересы дела требовали от нее душевного покоя, предельной собранности и уверенности в себе, ее раздирал жесточайший внутренний конфликт.

После фабрики Корделия велела Томкинсу отвезти себя на Элберт-сквер. Там она попросила его подождать и, спросив у нищего дорогу, пошла по боковой улочке до Спринг-гарденс, где быстро отыскала "Варьете". В тусклом свете октябрьского дня здание показалось ей не особенно презентабельным.

"Синьор Палермо,

всемирно известный иллюзионист, имитация птичьего пения.

Игра на скрипке без струн и на пяти инструментах сразу.

Лотти Фримен,

леди-комик, только что из триумфального турне по ведущим мюзикл-

холлам страны.

Братья Раузы, фокусы, танец на проволоке и китайские фигуры.

Бостонские менестрели.

Вэл Джонсон, штатный комик…"

Должно быть, в этот самый момент за стенами окруженного афишными тумбами здания работает Стивен. Войти и спросить его? Удивится ли он? До сих пор инициатива неизменно исходила от него. Возможно, Стивен считает ее неспособной самой сделать шаг навстречу.

– Что, миссис Фергюсон, ждете открытия?

Дэн Мэссингтон! Опасность! Ни на секунду не потерять бдительность!

– Остановилась почитать афиши. Они действительно исполняют все эти вещи?

– Разумеется. Но это не совсем подходящее зрелище для жены Брука Фергюсона из Гроув-Холла. Тю-тю!

У него был нездоровый цвет лица. Денди, вышедший в тираж.

– Как поживает Брук? – спросил он, идя с ней рядом и стараясь попасть в такт.

– Спасибо, очень хорошо.

– Должно быть, благодаря вашим заботам, дорогая.

Корделия не ответила.

– В газетах пишут, что в прошлом месяце он читал свои стихи в Атенеуме. Жаль, меня там не было. Как, бишь, его величают – вторым Шекспиром?

– Мне неинтересна эта тема.

– Знаю. Но вы чертовски хорошенькая женщина. Я вам это уже говорил?

– Да, благодарю вас.

– Слишком хорошенькая для Брука. Не представляю, как вы его перевариваете. Честное слово. Неужели вы никогда не испытываете потребности в перемене?

– Чего – компании? Да. В этот самый момент. – Она немного ускорила шаг. Казалось, Мэссингтон не расслышал ее ответа.

– В таком случае вспомните обо мне. Я доставлю вам море удовольствия. Вы обиделись?

– Да, очень.

– Так я и думал. Ладно, сменим тему. Что, если нам зайти куда-нибудь выпить? Здесь за углом есть весьма приличное заведеньице.

– Нет, спасибо.

– Вы, значит, поддались им, – уже другим тоном произнес Дэн. – Крючок, леска, поплавок… Смирились с их непроходимым ханжеством, продали тело и душу. Когда я впервые познакомился с вами, вы были прелестной девочкой, перед которой открывались все дороги. А теперь вы – жалкий инвалид.

– За что вы их так ненавидите?

– Это не ненависть, а презрение. О да, я много дал бы за возможность сбить с них спесь!

– Потому что ваша сестра была несчастлива с Бруком?

– Потому что они ее угробили.

Корделия сказала:

– Вот уже два года вы на них нападаете при каждой нашей встрече. Почему бы вам не обвинить их публично – и покончить с этим?