Корейский излом. В крутом пике

– Почему ты молчишь? Не хочешь больше про философию? – скептически заметила девушка и улыбнулась, всем своим видом показывая, мол, ну что ты ведешь себя как мальчик?

– Да ну ее! – отмахнулся Павел, поймав скрытый смысл ее слов. – Давай лучше о любви.

– Давай, – согласилась Мэй. – Мне кажется, что ты похож на моего отца. Я его ни разу не видела, но очень люблю. Давай присядем.

Она указала на скамейку – какой-то умелец приколотил широкую доску между двумя липами. Они сели. Павел почувствовал близость ее плеча, и это сработало как взрыватель. В его голове зазвучала полузабытая мелодия, плач скрипок и густые звуки саксофонных пассажей. Он привлек девушку к себе и впился в ее полураскрытые, влажные, такие желанные губы. Она ему ответила истово и умело. Павел страстно целовал девушку, мял пальцами ее упругие груди, гладил по бедрам, добравшись до живого тела поверх резинки чулок – и не было конца этому упоительному блаженству.

Вокруг никого не было, а может, просто никто не хотел мешать влюбленной парочке.

Наконец, Мэй со стоном прервала поцелуй, несколько раз судорожно вздохнула, огляделась, словно вспоминая, где находится, и тихо проговорила:

– Не надо так сразу, Паша. – Она машинально одернула юбку и поправила волосы. – Надо сначала привыкнуть.

Тон у нее был непреклонный – Колесников это понял сразу и не пытался больше проявлять активность. А, может быть, и зря. Женщины – существа непредсказуемые.

Но это он осмыслил позднее. А сейчас слегка отстранился от девушки и спросил:

– У тебя давно не было мужчины?

– Давно. Не попадались подходящие.

– А я подходящий?

Павел застыл в ожидании ответа.

– Ты похож на моего отца. – Мэй широко улыбнулась. – И не задавай больше глупых вопросов. Пойдем лучше еще погуляем, поговорим на философские темы. Расскажешь мне что-нибудь про Сократа или Платона.

«В чувстве юмора ей не откажешь», – подумал Павел.

Побродив еще некоторое время по парку, они вернулись в жилой сектор. Мэй сказала, что ее провожать не надо и на прощание чмокнула Павла в щеку:

– Доброй ночи, философ.

Колесников закрутился по службе. После очередного воздушного боя, выжатый как лимон, он не считал возможным видеться с Мэй, но после занятий по китайскому языку, а это происходило два раза в неделю, они непременно направлялись в парк и целовались на той же скамейке. Им обоим хотелось настоящей близости, и она неминуемо должна была случиться.

Колесников понял, что влюбился. И это было не примитивное желание, не инстинкт самца, а нечто другое, необозримое и непостижимое разумом. Он нарисовал в воображении свою последнюю встречу с Мэй Лань в лесу, вновь ощутил ее теплые, мягкие руки, податливое тело, трепетные, влажные губы, которые он готов целовать бесконечно. Хотелось большего, но где? Была бы это какая-нибудь другая девушка, он бы, наверное, овладел ей прямо там, на природе, на каком-нибудь пне, поддавшись торопливой страсти… Если бы это была не Мэй Лань. С ней хотелось медленно и красиво, не по-звериному, а по-человечьи. Пусть даже на гостиничной узкой койке, а не на широкой кровати с балдахином.

Колесников влюбился второй раз в жизни. В первый раз это случилось еще во время занятий в Осовиахиме.

«Чудная девушка Вера, руины любви…»

«А ведь у Мэй Лань с ее удивительной красотой наверняка есть ухажер или даже любовник, может быть, и не один. Это же естественно!» – крутилось у Колесникова в голове. Он точно знал, что она не замужем и никогда не была, но о ее повседневной жизни вне службы имел малое представление: живет в поселке, километрах в пяти от их части, вместе с матерью, детей нет… И все!

Его мысли прервал звонок с КПП.

– Товарищ капитан, тут два китайца хотят с вами поговорить.

– Какие еще китайцы? Что им надо?

– Говорят, будут говорить только с вами по важному делу, – пояснил дежурный.

«Кого еще дьявол принес? Не из части – какие-то аборигены». Слово «аборигены» Колесников перенял у Мишина, любителя Майн Рида.

Он быстро оделся и вышел на улицу. Стоял прохладный осенний вечер. Солнце еще не закатилось, оставалась пара часов светлого времени.

Китайцы ожидали на асфальтированном пятачке перед КПП. Один из них, кряжистый и ширококостный, был одет в широкие штаны светло-синего цвета и такую же куртку с накладными карманами. Второй выглядел по-европейски: серенький, слегка помятый костюмчик, штиблеты с узкими носами, сдвинутая набок кепчонка и очочки в дешевой оправе.

Этот заговорил первым – по-русски, с чудовищным акцентом:

– Господин Ксин Лю имеет к вам большие претензии.

– Какие еще претензии? Я его знать не знаю.

Очкарик затараторил по-китайски, глядя на своего спутника, и Колесников понял, что тот выступает в роли переводчика. Ксин Лю пошевелил толстыми губами и разразился длинной тирадой. Очкарик едва успевал переводить:

– Ксин Лю говорит, что вы отобрали у него любимую женщину, что они знакомы с самого детства и обязательно должны пожениться. Мэй Лань уже почти согласилась выйти замуж за Ксин Лю, но вы этому мешаете. Откажитесь от нее.