Корень мандрагоры

Потом представитель военной прокуратуры начал терять тер–пение, пригрозил вызвать родителей, которые, кстати, остава–лись не в курсе происшедшего. То есть повысил меня от мла–денца до ученика седьмого класса средней школы: «Завтра явиться к директору с папой!»

– Думаешь, твоему отцу понравится, что с тобой сделали? Как он будет терпеть то, что виновные за это безобразие не поне–сут заслуженное наказание?!

Я представил, как в мою палату входит мама, останавливает на мне взгляд, ее глаза широко распахиваются, она прикрыва–ет ладонью рот и восклицает, вкладывая в слова ужас и ярость:

«О Боже! Что вы сделали с моим мальчиком?! Будьте увере–ны, господа, я добьюсь правосудия! Виновные будут горько сожалеть о содеянном и всячески корить себя за такую непрос–тительную глупость!.. »

А следом войдет отец, скривившись от крика матери, оста–новит на мне взгляд, возьмет мать за руку, давая понять, что фабулу можно на этом закончить, подойдет к моей кровати, спросит строго:

«Ну что, молодой человек, опять собственным лицом импе–риалистическое вероломство останавливал?»

Выдержит паузу и улыбнется…

Короче, я понял, что соскучился по родителям и был бы очень рад их увидеть.

– Точно, товарищ капитан. Вызывайте родителей. Соскучил–ся по ним уже…

Понимая, что этот способ давления проваливается, капитан пустил в ход последний аргумент:

– Ты понимаешь, что те, кто тебя избивал, могут сами подать заявление? Ты ведь первый начал драку.

«Если, конечно, оклемаются, да?»

– А что они будут делать с девяноста шестью свидетелями, которые поклянутся, что все было не так?

Мой вопрос, точно стрела Робин Гуда, попала в самую суть. Кому, как не капитану прокураторы, знать: мораль – набор пра–вил, установленных сильнейшими. А сейчас сила была на сто–роне пацанов нашей роты, в данный момент мы диктовали ус–ловия. Но диктовать – это не переделывать. Волк стал ягненком, а ягненок тираннозавром, изменился баланс сил, но не их взаи–моотношение. Переоценки ценностей не произошло, а значит, посягательств на мировые устои не было. Нас не за что было наказывать. Дело можно было закрывать.

На том все и закончилось. То есть закончилась история на–шего местечкового бунта, но совсем не история вываривания человечности из бойцов-огурцов.

В армии увлечение спортом всячески приветствуется. Занять свободное время военнослужащего книгой никому не приходит в голову (если эта книга не устав), а вот если солдат свое лич–ное время посвящает гантелям и штанге – ему почет и уваже–ние.

Красный, прозванный так за специфический густо-розовый оттенок мясистой физиономии, которая от злости и вовсе ста–новилась пунцовой, под штангой практически жил. Через год службы ему добавили на погоны лычку, возведя его таким об–разом в ранг старших сержантов. Красный раздался в плечах, заматерел, по роте перемещался уверенно и важно, охватывая хозяйским оком свои владения и беззлобно отфутболивая «че–репов», случайно попавшихся на пути. Прям боров в своем сви–нарнике.

– Главное в армии – это порядок, – пояснял он суть своих пинков незадачливой молодежи, подразумевая, что находить–ся на пути следования старшего сержанта Красного – явный признак беспорядка.

С интеллектом Красный отчаянно не дружил. Не то чтобы об–ходил его стороной, но категорически не принимал ни одной не–рвной клеткой, все существо Красного восставало против об–разования.

– Гвоздь! – орал он из уголка спортивных снарядов.

– Чего?

– Помоги, а?

– Чего там?

– Три четверти – это сколько?

Это он пытался приготовить протеиновый коктейль, а в инст–рукции приводилась сложнейшая формула: «Возьмите три чет–верти массы… »

– Берешь стакан, насыпаешь до краев, потом делишь на че–тыре части и одну отсыпаешь назад.

– Э-э-э… Ну-ка еще раз.

Красный меня уважал. Любил приобнять за плечо и провести перед строем молодежи, словно редкий музейный экспонат. Гля–дя, во что медленно и верно превращаются мои товарищи по роте, я и сам себя чувствовал музейной редкостью. Такой себе китай–ской вазой эпохи Минь в окружении неандертальцев.

Красный говорил обо мне с теплотой и трепетом, соизме–римым с поклонением древних греков своим героями антич–ности:

– Смотрите на этого воина и учитесь, салаги. Он в одиночку уделал пятерых здоровых дембелей табуретом и голыми рука–ми. Ну а остальных… десять уже мы положили.

При этом он заглядывал мне в глаза, и сквозь пятачки его глазенок светилась сама любовь. Я улыбался ему и, следя за реакцией, отвечал:

– Разве десять? – В его взгляде появлялся легкий испуг, а я думал, что к концу службы количество поверженных врагов вы–растет до пары взводов. – Вроде их было больше, да?