Корень мандрагоры

Рота, вымотанная армейским буднем, сопела, храпела, во–рочалась в койках, иногда тяжело вздыхала и даже постаныва–ла. Девяносто шесть человек – три взвода, погруженные в тя–желые сны, походили на могучее, но поверженное животное, великана, посаженного на цепь, сломленного и усталого. Мне было их жаль. Я понимал: не физическая усталость ломала их волю, иссушала душу, но унижение, ставшее в этой среде нор–мой. Слабые ростки гордости, самоуважения, благородства и как следствие гуманности и человечности, с таким трудом взле–леянные в сердцах этих пацанов за восемнадцать лет, безжа–лостно вытаптывались тяжелыми сапогами. Армия – это кислот–но-щелочной бульон, она выварит из тебя все, что не имеет отношения к инстинкту самосохранения. А потом… Смрадной пеной поднимется из глубин человеческих душ подлость, под–халимство и духовная трусость. Поднимется, затвердеет и пре–вратится в панцирь. В армии человек – огурец, закатанный в банку с рассолом. Два года, и хочет он того или нет, его тело, сознание и душа будут пропитаны маринадом.

Я слушал грустные сны девяноста шести бойцов-огурцов и думал, что все они обречены. Потому что нормы морали, на которых их взращивали, не оставляют им свободы выбора, раскрепощения сознания. Я думал, что в сущности их начали мариновать гораздо раньше – еще в школе, а может, и в дет–ском саду. Еще в младенчестве им на спины посадили по маленькой обезьяне, которая сейчас прямо на глазах пре–вращалась в уродливую, наглую и беспринципную тварь, единственная задача которой – не пустить человека в стра–ну истинной свободы…

Появление ефрейтора Дырова отвлекло меня от размышле–ний. Дыров стоял на освещенном пятачке, по-хозяйски уперев руки в бока, и свирепо смотрел на дневального. Они о чем-то коротко поговорили, и дневальный, нервно кивнув, выбежал во входную дверь.

«Шоу начинается».

Дыров неторопливо прошел в помещение, следом за ним по–явились еще три «годка». Они сошли с центрального прохода, чтобы тень скрыла их приближение, тихо направились к моей койке. Я медленно встал, аккуратно поднял табурет.

«Гости» распределились по периметру моей кровати. Теперь их план был очевиден: те, кто расположился в торцах койки, должны были держать меня за ноги и голову, задача остальных заключалась в обрабатывании жертвы ремнями. Дыров снял ремень и намотал край на ладонь, так что эта плеть заверша–лась бляхой; его напарник напротив сделал то же самое. «Го–док», который зашел с торца койки, поднял на уровень груди кулаки с зажатым в них полотенцем.