Корень мандрагоры

Я приготовился. Ефрейтор переглянулся с компаньонами, едва заметно кивнул, и в то же мгновение на мою подушку на–кинули полотенце, с противоположного края попытались ух–ватить несуществующие ноги, а на предполагаемое туловище, со свистом рассекая воздух, врезались две бляхи. В эту секун–ду я уже несся на противника, занеся над головой табурет. То–пот моих ботинок и странности в поведении истязаемого, ко–торый не выказывал не только признаков боли, но и своего присутствия, ввергли врага в замешательство, достаточное, чтобы я успел преодолеть восемь-девять метров до поля бит–вы. «Годок» с полотенцем в руках уже поворачивал голову на звук и даже успел испугаться, а потом я опустил свое оружие ему на голову. Противник рухнул лицом вниз, а я уже поднял табурет и, выставив его, словно таран, прыгнул на Дырова. Удар пришелся ефрейтору в лицо. Он хрюкнул и повалился на рядом стоящий стеллаж коек, из которых вывалились ошалевшие спро–сонья бойцы. Но два оставшихся противника уже смекнули, что к чему, и перестроили план нападения. Не успел я закончить маневр, предпринятый в отношении Дырова, как железный ку–лак врезался мне в солнечное сплетение. Дыхание сбилось, меня согнуло пополам, и я сделал несколько быстрых шагов к центральному проходу, стараясь восстановить работу легких и не упасть. Но следом просвистела бляха и, словно сотня взбе–сившихся ос, впилась мне в спину. Боль была ужасная, она зас–тилала сознание, подкашивала ноги. Но падать было нельзя. Уходить от удара тоже. Сколько нужно времени, чтобы замах–нуться еще раз? Мгновение? Секунда? Я повернулся и прыгнул головой вперед прямо в лицо врага. Я врезался лбом ему в под–бородок, сбил с ног и повалился на него. Вокруг был хаос, кто-то что-то кричал, мелькали руки и ноги. Дышать стало немного легче, но след от бляхи, словно раскаленное клеймо, растекал–ся по спине кипящим железом. Я вцепился противнику в шею и начал душить. Я смотрел ему в глаза и видел там ужас, потому что он понимал: я не дрался – выживал, а потому мог уже не остановиться… А потом что-то тяжелое рубануло мне по плечу, левая рука повисла плетью, я вскочил на ноги и тут же получил хук в челюсть. Я не упал, койка помешала, я схватился правой рукой за сетку и попытался сконцентрировать взгляд. Перед глазами все плыло и мелькало, настроить резкость не удава–лось. И тут на меня обрушился целый град ударов. Руку словно заклинило, я не мог ее разжать, так и болтался, словно пове–шенное на крючок пальто. Обе брови были разбиты, из носа текла кровь, губы слиплись, и мне не хватало сил их разле–пить. Но вдруг я осознал, что никто меня больше не бьет. Меня не было, но хаос не прекращался. Драка продолжалась, но уже без моего участия и тем более контроля. Даже не драка, а ба–нальное избиение. Зрение частично восстановилось, и я вдруг ясно осознал, что мои товарищи по роте делают из «годков» фарш. Четыре тела катались по центральному проходу под но–гами обутых на босу ногу ботинок. Вот он – русский бунт! Вот она – революция! Я смотрел на своих товарищей по роте и понимал, что отныне они не дадут себя в обиду, что это дикое происшествие спаяло их в единое целое, разбудило зверя, агрессивного и озлобленного, готового кинуться на первого встречного.

– Твою мать! Прекратить! Всем стоять! – раздался над ротой взбешенный голос дежурного по гарнизону.

В спертом пространстве помещения повисла напряженная тишина. Четыре тела едва подавали признаки жизни.

– Где дежурный по роте?! Что здесь, бля, творится?!

– Товарищ майор… проникли в ротное помещение и стали избивать рядового… Как его? Гвоздя. Я вызвал наряд, но они еще не прибыли…

– Твой наряд первым делом позвонил мне! Чего ты, между прочим, сделать не додумался! Чем твои дневальные, бля, за–нимаются?!.

Очевидно, дежурный по роте указал в мою сторону. Бойцы расступились, открывая майору картину меня, висящего на этажерке коек. Должно быть, я выглядел ужасно, потому что майор осекся.

– В госпиталь, живо… – выдохнул он.

Я обвел присутствующих взглядом. Лица расплывались. Несколько парней подошли ко мне, попытались отодрать мои пальцы от сетки кровати. Я улыбнулся им, сказал:

– Ладно… увидимся…

И отправил свое сознание в отпуск.

Лучше, когда тебя бьют долго, но не качественно, чем корот–ко, но профессионально. Я застрял в госпитале на полтора ме–сяца. Впрочем, моих «оппонентов» держали там куда дольше. Тот, который получил табуретом по голове, так и вовсе из на–шей казармы отправился прямиком в реанимацию. Наверное, я все же перестарался, хотя угрызений совести по этому пово–ду не испытывал.