Корень зла

Он прикоснулся к рулону. Пальцы стали холодеть. Хорошо, будь что будет. В некотором роде даже любопытно. Он покрутил головой. В помещении имелся стол – как раз для таких случаев. Пересчитывать деньги, перебирать заначенные на черный день бриллианты, рассматривать подделки гениальных творений… Он сжал рулон, перенес его на стол, содрал пошлую резинку, развернул, борясь с подкатившей к горлу тошнотой. А ведь действительно неплохая подделка. Холст состарили явно не умельцы с «улицы Мира». И кракеллюры (трещины в краске) весьма и весьма убедительны. Во многих местах краска просто «уплывает» – но эти места не влияют на общую импрессию. Краски блестят – но тоже не повод кричать, что подделка. До пятнадцатого века краски живописцев действительно были так себе. Плохо сохли, блекли, растрескивались. Но потом Ян ван Эйк растворил льняное масло в белом брюггском лаке, добавил тщательно растертый пигмент и получил густую массу, которая легко высыхала даже в тени. Оказалось, что новые краски светоносны: пленка масла, застывая на поверхности краски, создавала линзу, которая одновременно и отражала падающий на картину свет, и вбирала его в себя. На солнце масляные краски горели, переливались, искрили. Этот блеск сохранялся веками…

Он знал картину наизусть. У него прекрасная зрительная память. Виктор Павлович Самарин в закоулках галереи Цапнера – он страшно волновался, пот катил со лба, голос предательски дрожал – видно, чувствовал человек, что жить ему остается несколько минут. Это он развернул перед Артемом картину, от созерцания которой чуть кондратий не хватил…

Да, манера исполнения, безусловно, Брейгеля. Глубоко прочувствованная работа. Художник многое изменил в своем видении мира. Мощно, зрело, гнетуще, реалистично, и полное отсутствие веры в победу Божьих сил. Размеры холста все те же – метр на метр сорок. Облако в верхней части шедевра – там уплотняется густота красочного слоя, нанесенного на холст мастихином. Из облака взирает морщинистый, смеющийся ли, плачущий ли, размывающийся призрачный старик… Под облаками распростерлась скалистая местность – изрытая канавами, оврагами, стрелами молний из фиолетовых туч. Камни сыплются со скал, ураганный ветер гнет деревья. Кровавая мясорубка – с головами свиней, рогатых козлов, жаб, рубятся с краснокрылым воинством – вернее, с тем, что от него осталось. Земной покров густым ковром устилают трупы. Страдание на мертвых лицах. Живые возбуждены, вереницы кошмарных физиономий – подвижных, разнохарактерных, испуганных, гневных. Выразительные краски, яркая экспрессия на лицах персонажей. Куча мала, свалка, все перемешано, затоптано, спутано. На холме три неподвижных всадника – в отличие от старика на туче, никуда не пропадают, не торопятся, наблюдают за ходом битвы. Черные силуэты, лиц не видно, только красные плащи раздувает ветер. Поди пойми, в чем тут «Торжество истины». Где в этом хаосе, бардаке и триумфе мракобесия сокрыта всепобеждающая истина? Или в том оно и дело? Конец света, финальная битва тех, кто считает себя добром, и его оппонентами – та самая популярная сеча у местечка Армагеддон. А может, все не так? Ведь неисповедимо мнение художника. Может, это не конец земного мира, а всего лишь оригинально представленное зарождение мирового зла – бунт Сатаны против Бога? Добро пожаловать в начало конца…

И куда, вообще, взирают эти трое? На ход битвы, или на того, кто созерцает картину?…

Брейгель перед смертью не сам все это выдумал, ему подсказывали. Кто-то водил его рукой, советовал, как смешивать краски, объяснял расположение персонажей. А впоследствии, возможно, он и сам понял замысел заказчика, подхватил идею, вдохновился, увлекся, азарт обуял…

То, что лежало в развернутом виде перед Артемом, то, что он комкал потными pyками, было чем угодно, только не подделкой…

Состояние – просто озвереть. Черепашки в глазах мельтешат. Он тупо смотрел в картину, которую год назад люди Ангерлинка сожгли на его глазах, и пытался разобраться с мыслями. А чего тут разбираться? Ловкость рук, и никакого мошенничества. Убивать Артема и выживших в той мясорубке Ангерлинку было не с руки, вот и учинил небольшое представление. И все было правильно – джинн, таящийся в бутылке, способен причинить миру немало неприятностей. Но зачем его уничтожать. Лучше спрятать в стальной саркофаг, пока не подвернется подходящий случай его использовать. Что, ребята, миром правит не тайная ложа, а явная лажа? Удобная приманка, чтобы добраться до «Ока Леонарда». Картина подлинная, можно определить без эксперта. Ватяну ликует, Белинского с Фельдманом можно временно пощадить – в плане получения более подробной информации о находке, «спецназ» судилища отслеживает путь проникновения картины в урочище (что мешает вмазать в холст микроскопический маячок?)…