Коричные лавки. Санатория под клепсидрой

Аделя смерила отца взглядом, выражавшим безграничное презрение и, роняя в досаде невольные слезы, возмущенно обратилась к матери: — Он прикарманивает весь наш сок! Все бутыли с малиновым соком, который мы наварили летом, уносит из дому! Лоботрясов-насосников поить. И еще грубости говорит. — Аделя всхлипнула: — Капитан пожарной команды, капитан шалопаев! — восклицала она, посылая отцу ненавидящие взгляды. — Просто деваться от них некуда. Утром ухожу за булками и не могу дверь открыть. Оказывается, двое спят на пороге в сенях и завалили выход. На лестнице, на каждой ступеньке лежит какой-нибудь в медной каске и дрыхнет. Лезут в кухню, суют в дверь кроличьи свои лица в медных консервных банках, тянут руки, как школьники, и канючат: сахару, сахару… Ведро у меня рвут из рук, кидаются воду принести, пляшут вокруг, заигрывают, чуть ли не хвостами виляют. И всегда хлопают красными веками и облизываются противно. Довольно глянуть на которого-нибудь, и сразу лицо у него набухает красным бесстыжим мясом, как у индюка. На таких наш малиновый сок переводить!..

— Твоя заурядная натура, — сказал отец, — опошляет все, чего ни коснется. Ты изобразила этих сынов огня сообразно своему ничтожному мозгу. Что до меня, симпатии мои на стороне злосчастного этого рода саламандр — бедных обездоленных огневых существ. Вся вина сего достойного некогда племени в том, что оно препоручило себя людской потребе, что предалось людям за ложку жалкой человечьей пищи. Платят ему за это презрением. Тупость плебса не знает границ. Утонченные существа доведены им до глубочайшего падения, до распоследнего унижения. Что ж удивительного, что не по вкусу им харч, мерзкий и хамский харч, стряпаемый женою сторожа городской школы для них и для городских арестантов в одном котле? Их нёбо, утонченное и гениальное нёбо духов огненных, алчет благородных и темных бальзамов, ароматных и цветных флюидов. Оттого в эту ночь праздника, когда мы торжественно рассядемся за белоснежными столами в большой зале городской Ставропигии, в зале высокооконной и яснооконной, озаряющей светом своим тьму ночи осенней, а город окрест зароится тысячами огней иллюминации, каждый из нас с благоговением и гурманством, подобающим сынам огня, станет макать булку в кубок с малиновым соком и неторопливо попивать благородный этот и густой напиток. И таково напитается естество пожарника, регенерируется щедрость красок, какие народ сей исторгает из себя в виде фейерверков, ракет и огней бенгальских. Душа моя преисполнена милосердия к их упадку, к их незаслуженной деградации. И если я принял от них капитанскую саблю, то единственно в надежде, что мне удастся поднять из ничтожества племя это, вызволить его из унижения и развернуть над ним знамя новой идеи.

— Тебя просто не узнать, Иаков, — сказала мать, — ты великолепен. Но ведь ты не уйдешь из дому на ночь. Не забывай, что с момента моего возвращения нам даже не удалось толком поговорить. Что же касается насосников, — сказала она, обращаясь к Аделе, — мне, честно говоря, тоже кажется, что ты движима каким-то предубеждением. Они — славные ребята, хотя и бездельники. Я всегда с удовольствием гляжу на этих стройных молодых людей в ладных мундирах, пусть несколько и перетянутых в талии. В них много природной элегантности и очень трогательны рвение и пыл, с какими они в любую минуту готовы услужить даме. Сколько бы я ни роняла на улице зонтик или у меня ни развязывалась бы ленточка ботинки, кто-нибудь из них, преисполненный волнения и беззаветной готовности, тут как тут. У меня не хватает духу разочаровывать пылкие эти побуждения, и я всегда терпеливо жду, пока он не прибежит и не услужит мне, чем, похоже, бывает прямо-таки осчастливлен. Когда, исполнив рыцарскую свою обязанность, он удалится, его тотчас окружают приятели, живо обсуждая случившееся, причем герой показывает жестами, как все происходило. На твоем месте я бы охотно пользовалась их галантностью.

— По мне, они дармоеды, — сказал старший приказчик Теодор. — Ведь мы не допускаем их гасить пожары из-за детской их безответственности. Чтобы оценить уровень их кроличьего разума, довольно увидеть, с какой завистью они замирают возле мальчишек, забавляющихся швырянием пуговиц о стенку. Когда с улицы доносятся дикие вопли детских игр, почти наверняка, если глянуть в окно, увидишь в толпе ребятни этих детин, увлеченных, запыхавшихся и буквально обеспамятевших в сумасшедшей беготне. Завидя пожар, они полоумеют от радости, хлопают в ладоши и пляшут как дикари. Нет, для тушения привлекать их не следует. Мы приспособили к этому трубочистов и городских милиционеров. Незаменимы они только на гуляниях и народных празднествах. Осенью, скажем, при т. н. ночном штурме Капитолия, они наряжаются карфагенянами и с адским шумом осаждают Базилианский холм. И все при этом поют: «Hannibal, Hannibal ante portas».