Коридор

А тем временем староста органовал у себя дома Хмельная Равиля Абубикариевна велела Ромке про­водить ее домой. Ромка проводил ее до дому, потом до двери, а потом Равиля Абубикариевна открыла дверь, пропуская вперед Ромку.

Она завела музыку, включила тихий свет, переоделась в домашнее. – Ну что, студент?..

И Ромка, решившись, выключил то Равиля Абубикариевна хихикала, поддаваясь оша­левшему от непротивления Ромке.

Ноги у Равили Абубикариевны были очень гладкие, без единой шероховатости, как будто шелковые…

Четыре вступительных экзамена Ромка сдал с ходу по инерции. Две тройки, две четверки – для заочного ока­залось вполне достаточно. Со студенческим билетом в кармане Ромка в конце июня пришел в школу. По эта­жам бродили нарядные, бледные экзаменующиеся. Ром­ка отыскал Юлю. Юля бормотала что-то по химии, устре. мив взгляд в потолок.

– Привет, – невнимательно бросила она ему. – Ты где сейчас, в вечерней?..

Ответить ей Ромка не успел – по коридору быстрой директорской побежкой шла Клара.

– А Бадрецов что здесь делает?!

– Здравствуйте, Клара Антоновна, – как можно лас­ковее сказал Ромка. – Да так зашел, сейчас уйду.

– Я жду, – нетерпеливо кивнула Клара. – Уходи.

– А я в институт вчера поступил, – улыбаясь сказал Ромка.

13. ЛИПА

Западать на лапу Бука начал давно, идет по коридору вроде нормально, и вдруг – оп – и мотнет кота в сторо­ну: не успел заднюю лапку вовремя к шагу приготовить.

Выправится, и дальше идет, и снова – оп – в сторону. А в последние дни Бука лежал, шерсть свалялась; как Липа ни пыталась кошачьим гребешком разобрать серо-грязные комки – ничего не получалось. И вроде – ника­кой болезни, кроме возраста. Когда его Лева принес?.. Лева принес его после войны… хотя после войны Абрек в Басманном жил, кота не было. Нет, был – другой. А этого после Абрека, в пятьдесят шестом, стало быть, ну да, а Ромка как раз в школу пошел. Значит, коту-то сколько?.. Девятнадцать, двадцать. Двадцать.

– Что ж ты хочешь… Двадцать лет, пора уж… – Ли­па покуривала в передней, кот Бука лежал рядом на сун­дуке, не двигаясь, но еще живой. Называть кота «Букой» Липа стала совсем недавно, когда все заботы от старости отпали и она наконец вспомнила, что кот до сих пор безымянный.

Липа разогнала над ним повисший дым от папиросы, стала дымить в другую сторону. Хотя Ромка и запретил ей категорически курить в передней, чтобы только в ком­нате на диване, Липа все никак не могла перестроиться. Она курила, роняя пепел на пол, и поглядывала на Буку. Бука по-прежнему лежал на том же боку, потом мелкая дрожь пробрала его, пробежала по всему телу, он вытя­нул лапы, открытые глаза его за несколько секунд потуск­нели.

Липа поплевала на папироску, загасила ее о ладонь до конца, враскачку, с двух заходов, упершись ладонями в колени, поднялась с хлипкого раскладного стульчика, на котором ей было запрещено сидеть, и побрела к шкафу.

Липа помнила, что надо любить цветы, – повсюду в комнате в банках стояли засохшие пыльные цветы.

Она подошла к шкафу, но по дороге забыла, чего хо­тела. Посмотрела в зеркало, чтоб не без толку – уж раз подошла.

– Ста-арая стала… – пробормотала она. – Куда же денешься?.. Если я девяносто шестого, то, выходит, мне?.. Это сколько же мне выходит. Погоди-ка… У нас семьдесят пя-атый, – с сомнением подсчитала она. – Значит, и там пять лет. Восемьдесят, во как! – сказала она с гордостью своему отражению в зеркале. – А ты говоришь!.. Поняла? Понял? А чего ж я к шкафу-то шла?..

Чтобы легче вспоминать, Липа открыла узкую двер­цу: на полочке стояли лекарства, пузырек с зеленкой и сломанная вставная челюсть, которую Липа не выбрасы­вала на всякий случай. А Георгию свою и поносить толком не удалось. Дед в последние годы ел совсем мало, отсутствие зубов его не угнетало; Липа заставила мужа заказать зубы, надеясь, что он будет больше есть, но про­тез не помог; так он и лежал рядом с Липиными зубами. Однажды на день рождения Липа заставила деда все-та­ки нацепить зубы, тот послушался – стал всовывать, а они никак не вставали на место. Дед тыркал зубы в рот, матеря протезиста, а потом выяснилось, что это он Липи-ну челюсть прихватил сослепу. Так он ее и сломал. До-тыркался.

Липа переложила с места на место лекарства, пузы­рек с репейным маслом, заодно помазала маслом остатки волос; так и не вспомнила, зачем шла к шкафу. Взяла пу­зырек с зеленкой, посмотрела на свет – не пустой, по­мазала уголки глаз профилактически – от ячменей и рот в углах – от заед.

– Коробку хотела для кота, вот чего, – вспомнила она.

На шкафу лежали старые запыленные географические карты, которые Липа давно не трогала, она обходилась картой мира, прикнопленной над диваном. По ней она рассматривала международное положение после програм­мы «Время», обычно под мерный плач-рассказ Грыжи, раскладывающей пасьянс.

– Ангола у нас будет?.. – водила Липа по карте ту­пым когтем, нацепив очки. – Не вижу Анголы… Наташ, Ангола-то где?..

– Тама, Липа Михайловна, все тама, – приплакива-ла Грыжа, не отрываясь от пасьянса.