Коридор между заборами (попытка пересечь чёрную полосу, идя вдоль неё)

«Ну вот и объяснение придумал, прямо хоть ещё один идиотский фильм снимай! Или роман фантастический пиши — не хуже любого другого, кстати, выйдет… Но коли так,— раздумывал Сашка поднимаясь обратно в зал,— коли так, то надо из города сбежать. Например, в Прибрежное, к дяде Сене, мол, про Джоя рассказать. Хотя с дядей Сеней просто: ноль семь портвешка прихватил — и никакого другого предлога не надо! Посидим до вечерка, а там и домой. Или у него заночую, тоже идея не плоха. А псина перетерпит вечерок, ничего с ней не сделается. Хотя, если бы дело шло в романе, то город бы меня просто не выпустил. Только ребятам рассказывать не надо — Рыжий со смеху ведь и помереть может…»

Помер бы Рыжий от смеха или нет, осталось неизвестным, но Сашке вскоре стало точно не до смеха: добраться до Прибрежного действительно не удалось. Молодцевато выглядящий «Икарус» на деле оказался сущим рыдваном и, кое-как дотащившись до выезда из города, сдох окончательно. Водитель мрачно бросил что-то про форсунки и пошёл ковыряться в моторе, а немногочисленные пассажиры направились к кирпичному павильончику остановки, рассчитывая уехать следующим (и последним на сегодня) рейсом. Воронков поглядел на расписание и, решив, что время ещё есть, попробовал остановить попутку, но все, кому бы он ни махнул рукой, лишь прибавляли газу. Единственным, кто притормозил, был совсем молодой паренёк на драном «Москвиче», который с важным видом запросил столько, что Воронков не выдержал и популярно объяснил юноше, куда ему стоит отправиться с такими амбициями. Паренёк, не дослушав, сам послал Воронкова примерно туда же и попытался гордо рвануть с места, но «Москвич» дёрнулся, захлебнулся и заглох.

Сашка злорадно ухмыльнулся и, отвернувшись от незадачливого «бомбилы», увидел, как приехавший на пять минут раньше расписания последний автобус закрывает двери и отчаливает от остановки.

— Не понос, так золотуха! — окончательно обозлился Воронков, безрезультатно махнул рукой ещё паре-тройке грузовиков, сплюнул на щебёнку обочины и, не глядя по сторонам, перешёл на другую сторону дороги. Несмотря на близящийся вечер и явственно видные на лице следы драки, первый же трейлер, который проезжал рядом, остановился, и водитель чуть ли не сам первый начал упрашивать поехать с ним — показать дорогу к какому-то магазину, которого Сашка не помнил, но улицу знал, благо от неё до дома было пешком не больше получаса.

Но оказалось, что тот путь, который он был готов показать водиле, не годится: каждый раз, пытаясь повернуть с объездной дороги в сторону городских кварталов, они натыкались на знак, запрещающий движение грузового транспорта. Когда же взбешённый водитель плюнул на всё и поехал под знак, оказалось, что хорошо знакомый Воронкову район уже позади и ему пришлось вылезать из кабины и спрашивать дорогу. По ходу дела их три раза останавливали гаишники и, как водитель ни размахивал накладными, два из трёх патрулей у него отобрали по десятке под предлогом: «За что? Хочешь, сейчас найдём, за что?!»

В конце концов вышло так, что когда наконец искомый магазин засиял впереди своими огнями, водитель глянул на тёмное небо, на часы и зло произнёс, вставляя через каждое слово энергичные междометия:

— Через пять минут закроется. Кто меня теперь разгружать будет? Лишний день теряю! Ты, парень, не виноват конечно, но чтоб я ещё раз в вашу дурную деревню поехал! Хуже здешних гаишников только ростовские!

В другой раз Сашка бы обиделся, но сейчас он и сам не питал тёплых чувств ни к городу, ни к гаишникам, да и вообще ни к чему на свете, включая и себя самого. Это ж надо было так умудриться — весь день коту под хвост ушёл. И ещё придумывает что-то, город, мол, не выпускает, таинственные события… Уж коли сам дурак, так нечего и оправдания сочинять.

Дальше, за магазином, в дверях которого действительно уже стояла тётка в грязно-белом халате, не пускающая новых покупателей, тускло светилась вывеска: «К_фе I_OMAI_KA» — у букв «а», «Р» и «Ш» не горела часть неоновых трубочек, и от этого банальное название приобрело иностранную загадочность. Вспомнив, что с утра он так ничего и не ел, Воронков немного поколебался, а затем всё-таки повернул к забегаловке.

Интерьер «Иомаики» оказался под стать вывеске — грязный пол, сальные столики, запоздалые посетители что-то ели, не снимая тарелок с алюминиевых подносов. В углу пятеро мужичков шумно допивали вторую бутылку водки, а первая, уже пустая, стояла у ножки столика.

В меню красовались завлекательные названия типа: «шницель по-венски», «салат пикантный», но то, что оказалось в тарелке, походило на пристойную еду не больше, чем сама «Иомаика» на парижский ресторан. Запах, идущий от «шницеля», уже говорил сам за себя, а когда Сашка попытался откусить от него кусок, то из-под серо-коричневой корки на тарелку высыпались подгорелые макароны вперемешку с зеленоватым фаршем, в котором красовалась четвертинка луковичной «попки» с непромытыми корешками. Издёрганные за день нервы не выдержали.