Коридор между заборами (попытка пересечь чёрную полосу, идя вдоль неё)

«Умотать бы отсюда на недельку… Что же творится-то, а? В пустом непроходном дворе нарыть на свою голову идиотский наезд — надо ж так подгадать! Чёрная полоса какая-то, сплошная непруха… А непруху надо ломать, как говорил Рыжий, валя четвёртую утку опять в болото, куда Джой лезть за добычей отказывался наотрез. Что ж, будем ломать… В моём случае — переходить дорогу на зелёный свет, уступать места престарелым и инвалидам, что там ещё? Ах да, мыть руки перед едой, пить кипячённую воду и не забывать волшебные слова „пожалуйста-спасибо“. М‑да, с такой жизнью недели не пройдёт — крылышки прорежутся!»

Но шутки шутками, а быть поосмотрительней всё же не мешало. В соответствии с этим решением, Воронков остановился перед пешеходной «зеброй», и как послушный школьник дождался зелёного света. Оценить его усилия, правда, было некому — на переходе был он один, да и приближающихся машин не наблюдалось.

Над ухом запиликал сигнал для слепых, Сашка не спеша двинулся через маленькую площадь. Дальнейшее произошло словно бы одновременно. Завизжали шины, слева накатился мощный гул мотора — тут что-то с дикой силой рвануло его за плечо. Земля ушла из-под ног, мир опрокинулся, косо крутанулся куда-то за спину светофорный столб. Какая-то тяжёлая, чёрная масса пронеслась совсем рядом, толкнув его душной волной спрессованного воздуха и обдав бензиновой вонью. И прежде чем асфальт вышиб из него дух, перед Сашкиными глазами мелькнула подобная моментальной фотографии картина: вставшая на дыбы улица, почему-то похожая на туннель, и проваливающаяся в него на бешеной скорости огромная чёрная машина. Зрачок уколол отразившийся от одной из её граней неожиданный солнечный луч, и тут же эта вспышка растворилась в фейерверке искр, посыпавшихся из глаз самостоятельно.

Удар был хорош! Воронков приложился основательно — и грудью, и мордой, и стену дома плечом зацепил. Полностью он не отключился, но несколько секунд пролежал в каком-то ошарашенном состоянии и лишь потом принялся подниматься, опираясь на левую руку — правую, судя по субъективным ощущениям, просто оторвало. Нет, слава богу, вот она, на месте. Болит только. И если бы она одна… Легче сказать, что не болит!

Сашка потрогал рукой лицо — ссадина чуть не в полщеки. Ладно, заживёт. Рукав оторвался почти напрочь, висит на трёх нитках. Это хуже, это надо потом сходить в ателье. А что, собственно, произошло-то? Похоже, что его чуть не задавило, но каким-то чёртом выкинуло из-под колёс. Или выдернуло — Воронков припомнил: да, был могучий рывок за плечо откуда-то со стороны тротуара.

«Кто же это меня так нежно, а? Улица как была пустой, так и есть…»

Держась за голову, он огляделся. Одна-единственная фигурка удалялась по тротуару лёгкой танцующей походкой. Стройная, вернее даже хрупкая девушка в ослепительно-белом брючном костюме. Ну не она же его швырнула на четыре метра как котёнка за шкирку — всё же восемьдесят кило с копейками!

А девушка неожиданно повернулась, плеснув волной длинных бледно-серебристых волос, какие бывают у альбиносов, сверкнули в улыбке — или усмешке? — между алых губ белейшие зубы, и она скрылась за углом, оставив после себя ощущение какой-то нереальности.

Сашка сплюнул. Мистика, блин! Мираж. Не может быть, чтобы это она его вытащила, как не может быть в этот серый и промозглый день такого чистого белого цвета.

Ближайшим местом, где можно было почиститься и привести себя в порядок, оказался автовокзал, и Сашка направился туда. Дежурный сержант милиции с профессиональным вниманием глянул на вошедшего в кассовый зал гражданина — грязного, в порванной куртке, с ободранным лицом и со следами крови на руке. Воронков представлял несомненный интерес для блюстителя закона. Однако видя, что человек идёт вполне трезвой походкой и явно направляется к туалету, сержант решил повременить с задержанием, поняв, что это не нарушитель, а уж скорее потерпевший. Но лезть выяснять, что случилось, милиционер тоже не стал: коли этому малому нужна помощь, то сам подойдёт, а не подойдёт — так оно и спокойнее.

Горячей воды не оказалось, но она Воронкову была и не очень-то нужна. Синяки, ссадины и кровь, просочившуюся из-под пластыря он смочил и оттёр холодной, потом той же холодной водой попросту умылся и, осмотрев куртку внимательно, понял, что на самом деле зашить её будет несложно.

«Не так уж всё и плохо…» — заставил он себя усмехнуться, плеская бодрящую водичку на лицо. Но возбуждение уже прошло, рука, за которую его выдёргивали из-под колёс чёрной машины, болела всё сильнее, и ощущение того, что начиная со вчерашнего вечера всё идёт как-то наперекосяк, не проходило. Дурацкая драка и не менее дурацкая история со спасительницей-блондинкой, то ли реально мелькнувшей рядом, то ли привидевшейся, вместо полагающихся кругов в глазах, всего лишь были продолжением неудач, начавшихся вчера после смены. Словно город, тайную сущность которого Сашка раскрыл своими размышлениями за пишущей машинкой, начал мстить своему разоблачителю.