Корни

Слова оказались пророческими. Когда в 1954-м Вождя азербайджанских большевиков отправили из высокого кресла в Самару замом в “Куйбышевнефть”, а потом и вовсе судили и расстреляли, то тов. Имярекова хоть не посадили, но погнали из цековского кресла на мелкую должность в “местной промышленности”.

Но до этого очень далеко, а пока А.С. под следствием, от работы отстранен, карточек у него нет, он раз в два дня ходит к следователю. Посидят, помолчат и разойдутся. Значит, дело решается пока не на следовательском уровне.

Остальное время подследственный больше всего молча лежит у себя в комнате на диване. Почти никто из старых знакомых к нему теперь не заходит. Карточек, как сказано, у него не стало, а купить в отрезанном от Большой Земли Баку нечего даже на рынке, только мандарины. Да и отец не из тех людей, чтобы при всех немалых заработках у него оказался запас на черный день. От голодной смерти его спасли мать и сестра его бывшей жены, Мария Трофимовна и Эля, подкармливавшие его супом. Да однажды зашел старый знакомый В. Аренбристер, с которым они потом будут работать на одном заводе. Всеволод молча, как рассказывал отец, зашел, полчаса посидел на стуле рядом с диваном и ушел, оставив на подоконнике трубку и килограмм трубочного табаку. Отец помнил об этом всю жизнь.

Что было потом?

Вот письмо, которое Александр Сергеевич послал матери и сестре, которые тогда были в эвакуации в Дербенте:

7-III-1943

Здравствуйте, мои родные!

Итак, через 2 часа я улетаю в Москву, а оттуда в город Молотов (б. Пермь) на постоянную работу. Впрочем, я не думаю, чтобы она была очень постоянной: меня собираются затем взять в Наркомат, в Москву. Как случилось, что я через 13 лет и 1 1/2 месяца жизни в Баку решил с ним навсегда расстаться и притом так поспешно, что даже Вас не успел повидать? Как говорится, "куда меня черти понесли"?

В конце января у меня на заводе была большая неприятность. Хотя я был абсолютно не виноват (в чем позже убедились во всех инстанциях), но сгоряча меня и еще 2-х отстранили от работы, исключили из партии и т. д., а главное — передали дело в прокуратуру. Пока шло следствие — до конца почти февраля — я был без работы и не мог найти себе места, настолько был выбит из колеи. Если бы не Мария Трофимовна с Элей, поддержавшие меня в этот период морально и материально, — не знаю, как бы я выбрался из этих потрясений. В середине февраля приехал Нарком, ознакомившись с положением дел, приказал немедленно обеспечить меня работой, а главное — питанием. Когда же числа 22-II прокуратура вынесла решение — не привлекать меня к судебной ответственности за отсутствием состава преступления, — был отдан приказ о назначении меня начальником отдела переработки Молотовнефтекомбината. Одновременно меня восстановили в партии и т. д.

Вот, собственно, и вся история.

В Молотов я напросился сам: это далеко от Кавказа с его опостылевшей мне экзотикой (хочу спокойную природу, спокойный климат и спокойных людей!)

Кроме того, там моим начальником будет очень порядочный человек, которого я знаю. И, наконец, в Молотове (вернее, рядом, с Молотовым) — Шурёк. Все-таки, опора. И вот сейчас я отбываю на аэродром.

"В далекий край товарищ улетает…".