Корни

Вечером после ужина Кунта сидел на пороге своей хижины, когда к нему подошел черный по имени Гилдон. Он делал хомуты для лошадей и мулов, а еще обувь для черных. Гилдон поставил перед ним пару ботинок. Масса велел сделать их специально для Кунты. Кунта взял ботинки, кивнул в знак благодарности и принялся крутить их в руках, прежде чем решился примерить. Странно было чувствовать что-то на ногах, но ботинки подошли идеально – правда, переднюю часть правого пришлось набить хлопком. Сапожник наклонился, чтобы завязать шнурки, потом предложил Кунте подняться и походить немного, чтобы понять, как они сели. Левая нога чувствовала себя прекрасно, но правую пронзило болью, когда Кунта неловко ковылял по своей хижине без костылей. Почувствовав это, сапожник сказал, что во всем виновата нога, а не ботинок, и со временем он привыкнет.

В тот же день Кунта решил испробовать новую обувь. Он ходил и ходил, но правой ноге все еще было неудобно. Он вытащил немного хлопка и снова надел ботинок. Стало получше. В конце концов он смог переносить на правую ногу весь свой вес – и боли не было. Хотя фантомные боли в отсутствующих пальцах сохранялись – и он часто смотрел на свою ногу, каждый раз с изумлением обнаруживая, что никаких пальцев там нет. Кунта усердно тренировался, ходил все больше и больше. И чувствовал себя лучше, чем позволял себе показать. Ему было так страшно, что всю оставшуюся жизнь придется проходить на костылях.

На той же неделе повозка массы вернулась в поместье. Черный кучер Лютер пришел к Кунте и отвел его к Скрипачу. Широко улыбаясь, Лютер о чем-то рассказывал. Потом Скрипач, указывая на большой дом и тщательно подбирая слова, объяснил, что масса Уильям Уоллер, тубоб из большого дома, купил Кунту.

– Лютер говорит, что он выкупил тебя у своего брата. Теперь ты принадлежишь ему.

Как всегда, Кунта не выдал своих чувств. Ему было больно и стыдно, что он кому-то «принадлежит», но в то же время он испытал глубокое облегчение. Кунта боялся, что ему придется вернуться на прежнюю «плантацию» – теперь он знал, что фермы тубобов называются именно так. Скрипач дождался, когда Лютер уйдет, и заговорил, обращаясь к Кунте, но словно для себя:

– Ниггеры говорят, что масса Уильям – хороший хозяин. Действительно, я видел хуже. Но хороших хозяев нет. Они все живут за наш счет. Ниггеры – это самые ценные их вещи.

Глава 52

Теперь почти каждый день после работы Кунта возвращался в свою хижину, произносил вечернюю молитву, расчищал небольшой квадрат на полу и палочкой писал на нем арабские буквы, а потом долго смотрел на них – зачастую до ужина. Потом стирал написанное, выходил и сидел с другими, пока Скрипач говорил. Молитвы и учеба не мешали ему общаться с черными. Он понял, что может оставаться собой, не отрываясь от других. Будь они в Африке, и там пошли бы к такому же человеку, как Скрипач. Только там он был бы странствующим музыкантом и сказителем. Он бы переходил из одной деревни в другую, играл на коре или балафоне и рассказывал о своих удивительных приключениях.

Как в Африке, Кунта начал вести счет времени, каждую новую луну кидая в тыквенную флягу камешек. Сначала он опустил во флягу двенадцать круглых разноцветных камешков за те двенадцать лун, что он, по его подсчетам, провел на первой ферме. Потом бросил еще шесть за время, проведенное на новой ферме. А потом тщательно отсчитал двести четыре камня за семнадцать дождей, прожитых в Джуффуре, и тоже бросил их во флягу. Сложив все, он понял, что идет его девятнадцатый дождь.

Каким бы старым он себя ни считал, Кунта был молодым человеком. Неужели ему суждено провести здесь всю оставшуюся жизнь, как старику садовнику? Неужели надежда и гордость угаснут и не останется ничего, ради чего стоило бы жить? Такие мысли наполняли Кунту ужасом – и твердой решимостью не жить так, как этот старик, копающийся в своем саду. Старик терял силы задолго до обеда. Днем он лишь делал вид, что работает, и Кунте приходилось выполнять почти все.

Каждое утро, когда Кунта склонялся над грядками, приходила Белл. Кунта знал, что она – повариха в большом доме и поутру приходит за овощами, чтобы готовить тубобам. Но Белл старалась не смотреть на него, даже когда проходила совсем рядом. Это его удивляло и раздражало. Кунта вспоминал, как она ухаживала за ним, когда он боролся за жизнь, как кивала ему во время вечерних посиделок у Скрипача. Он решил, что ненавистен ей, а ухаживала она за ним, потому что масса приказал это сделать. Кунте хотелось узнать, что обо всем этом думает Скрипач, но ограниченный запас слов не позволял выразиться правильно – кроме того, разговаривать на эту тему было стыдно.

Однажды утром старик не появился в саду. Кунта решил, что он заболел. В последние дни он казался еще более слабым, чем всегда. Но Кунта не пошел к нему в хижину, а принялся поливать и пропалывать грядки – он знал, что Белл вот-вот появится, и не хотел, чтобы она увидела, что в огороде никого нет.