Корни

«Месяцы» (так здесь называли луны) потекли гораздо быстрее. Вскоре жаркий сезон («лето») закончился, и начался период уборки урожая. Работы у всех, включая Кунту, заметно прибавилось. Все черные, даже Белл, работали на поле, а Кунта, кроме своего сада, следил еще за курами и свиньями. В разгар уборки хлопка ему поручили ходить с повозкой вдоль рядов. Кунта не возражал против дополнительной работы – вот только необходимость кормить грязных свиней сводила его с ума. Он редко возвращался в хижину до темноты. Порой так уставал, что даже забывал об ужине. Сняв соломенную шляпу и ботинки (чтобы облегчить ноющую боль в обрубке ступни), он падал на кукурузный матрас, натягивал набитое хлопком лоскутное одеяло и мгновенно засыпал прямо в одежде, пропитанной потом.

Вскоре потянулись повозки, доверху заполненные хлопком, потом пришла очередь кукурузы, а потом повсюду стали развешивать на просушку золотистые листья табака. Кабанов забивали, мясо подвешивали над дымными кострами из дерева гикори. Становилось все холоднее. И вот вся плантация уже готовилась к «танцу урожая». Это событие было таким важным, что на нем обычно присутствовал сам масса. Всеобщее возбуждение было так велико, что Кунта решил прийти на праздник, хотя все еще питал презрение к черным, не знающим Аллаха. Впрочем, участвовать он не собирался – только смотреть.

К тому времени, когда он набрался смелости присоединиться к празднику, веселье было в полном разгаре. Скрипач, пальцы которого наконец-то обрели гибкость, весело пиликал по струнам. Другой черный отстукивал ритм двумя скрепленными коровьими костями.

– Кэкуок! – выкрикнул кто-то.

Танцующие разбились на пары и выстроились перед Скрипачом. Женщины ставили ноги на колени мужчинам, и те завязывали им шнурки. Потом Скрипач выкрикнул:

– Смена партнеров!

Когда пары поменялись партнерами, Скрипач заиграл что-то быстрое и веселое. Движения танцующих имитировали посадку культур, рубку дерева, сбор хлопка, работу косами, сбор початков кукурузы и погрузку сена в повозки. Это было настолько похоже на танцы урожая в Джуффуре, что Кунта и сам не понял, как здоровой ногой стал отстукивать ритм. Осознав это, он смущенно огляделся, надеясь, что никто не заметил.

Но никому не было до него дела. В тот момент почти все смотрели на стройную девочку четвертого кафо, которая кружилась в танце, легкая, как перышко. Голову она запрокинула, глаза прикрыла, руки ее совершали грациозные движения. Вскоре остальные утомленные танцоры разошлись в стороны, чтобы перевести дух и полюбоваться девочкой. Даже партнеру трудно было успеть за ней.

Когда партнер, задохнувшись, сдался и сама девочка начала спотыкаться, зрители стали подбадривать ее громкими криками и хлопаньем в ладоши. Крики стали еще громче, когда масса Уоллер наградил девочку пятидесятицентовиком. Широко улыбнувшись Скрипачу (тот тоже улыбнулся и поклонился в ответ), масса покинул черных. Но кэкуок еще не закончился. Другие пары, немного отдохнув, снова вышли в круг, готовые плясать хоть до утра.

Кунта лежал в своей хижине, размышляя о том, что увидел и услышал, когда в его дверь неожиданно постучали.

– Кто там? – с удивлением спросил он.

За все время, что он тут прожил, к нему приходили лишь два раза.

– Открой дверь, ниггер!

Кунта открыл дверь. Перед ним стоял Скрипач. От него сильно пахло спиртным. Хотя это было неприятно Кунте, он ничего не сказал. Скрипачу хотелось поговорить, и было бы нехорошо прогонять его только за то, что он пьян.

– Ты видел массу! – возбужденно заговорил Скрипач. – Он не знал, что я играю так хорошо! Вот увидишь, теперь он позовет меня играть для белых, а потом выкупит!

Вне себя от счастья, Скрипач уселся на трехногий стул Кунты, держа скрипку на коленях, и продолжил:

– Вот увидишь, я буду играть с лучшими! Ты когда-нибудь слышал о Сае Гиллиате из Ричмонда? – Скрипач помолчал, потом махнул рукой. – Да нет, конечно, ты не слышал! Это лучший раб-скрипач в мире! И я играл с ним! Теперь его место только на больших балах белых людей – на бале в честь скачек и все такое. Видел бы ты его: позолоченная скрипка, красивая одежда, русый парик – и, боже, какие манеры! Ниггер по имени Лондон Бриггс играет на флейте и кларнете! Менуэты, рилы, конги, хорнпайпы, джиги – не важно, что мы играем, но мы играем, а белые пляшут как черти!

Скрипач говорил целый час, пока алкоголь не выветрился. Он рассказал Кунте о знаменитых рабах-певцах, работавших на табачных фабриках в Ричмонде, о рабах-музыкантах, игравших на «клавесине», «фортепиано» и «лютне» (Кунта не понимал, что это такое, но кивал). Все они научились играть, слушая белых музыкантов из какого-то места, называемого «Европой». Этих музыкантов приглашали на плантации, чтобы они учили детей массы.