Корни

– Ты отлично знаешь, о чем я говорю!

Белл выдавила из себя нервный смешок:

– О, понимаю, о чем вы говорите. Это пустяки, масса, это не вуду. Старый африканский ниггер просто не умеет считать – и все, масса. Каждое новолуние он кладет камешек во флягу, чтобы знать, сколько ему лет!

Все еще хмурый масса Уоллер жестом отпустил Белл на кухню. Через десять минут она прибежала в хижину, стащила Киззи с колен Кунты и отшлепала ее по попе с криком:

– Никогда больше не приводи сюда эту девчонку! Я шею тебе сверну, слышишь!

Отправив плачущую Киззи в постель, Белл не сразу успокоилась.

– Я знаю, что в твоей фляге с камешками нет ничего плохого, – сказала она. – Но я тебе говорила, все африканское приносит неприятности! А масса никогда ничего не забывает!

Кунту охватила такая ярость, что он даже ужинать не стал. Он возил массу почти каждый день более двадцати дождей. Он был поражен и взбешен тем, что у хозяина могли возникнуть какие-то подозрения только из-за того, что он считает свой возраст, кидая камешки во флягу.

Прошло две недели, прежде чем напряженность ослабла и мисси Анна снова стала встречаться с подружкой. Они вели себя так, словно ничего не случилось. Кунта уже почти сожалел о своей несдержанности. Когда созрели ягоды, девочки стали бегать вдоль увитых лианами изгородей, выискивая полянки с дикой клубникой. Домой они возвращались с полными ведерками ягод. Их руки и губы были малиновыми от сладкого сока. А иногда они находили другие сокровища – ракушку улитки, гнездо крапивника или проржавевший старинный наконечник стрелы. Все это они демонстрировали Белл, а потом прятали где-то в тайне от всех и отправлялись лепить куличики. Днем они заявлялись на кухню, все измазанные грязью, и Белл отправляла их на улицу мыться у колодца. А потом веселая парочка сидела на кухне и уплетала то, что Белл приготовила для них. После обеда девочки укладывались спать. Если мисси Анна оставалась ночевать, то после ужина с массой она сидела с ним до самой ночи, а потом он отправлял ее к Белл сообщить, что настало время вечерней сказки. Белл приводила столь же уставшую Киззи и рассказывала девочкам сказки о приключениях братца Кролика и братца Лиса – бедолага Лис вечно ухитрялся перехитрить самого себя.

Эта укрепляющаяся дружба между девочками расстраивала Кунту еще больше, чем раньше. Да, отчасти он был рад, что у Киззи такое беззаботное и веселое детство. Он даже соглашался с Белл, что быть домашней любимицей тубобов лучше, чем провести всю жизнь в поле. Но он был уверен, что и тогда, и сейчас Белл с неловкостью смотрит, как девочки бегают и играют вместе. Он точно знал, что хотя бы порой Белл чувствует и боится того же, что и он. Вечерами он смотрел, как она качает Киззи на коленях и напевает какую-то свою песню про Иисуса, и чувствовал, что она боится за свою девочку. Белл всматривалась в сонное личико Киззи, словно хотела предупредить ее, чтобы та не привязывалась к тубобам, сколь бы милыми и славными они ни были. Киззи была слишком мала, чтобы это понять, но Белл слишком хорошо знала, какую боль и несчастья несет доверие к тубобам. Разве не они продали ее, разлучив с двумя дочками? Трудно было даже предположить, что ждет Киззи – что ждет его и Белл. Но Кунта точно знал: Аллах жестоко отомстит любому тубобу, который решит причинить боль их Киззи.

Глава 73

Каждый месяц Кунта дважды по воскресеньям возил массу в церковь Уоллеров, примерно за пять миль от плантации. Скрипач говорил ему, что такие церкви есть не только у Уоллеров, но и у других важных белых семей. Кунта с удивлением увидел, что на службу приходят и менее состоятельные белые семьи и даже белая шваль – они являлись босиком, а ботинки, связанные шнурками, несли на плече. Ни масса, ни другие важные белые, как их называла Белл, никогда не останавливались, чтобы подвезти этих людей, и Кунта был этому рад.

Все собравшиеся слушали длинную монотонную проповедь, так же нудно пели и молились. Когда все заканчивалось, люди по одному выходили на улицу и пожимали руку проповеднику. Кунта с изумлением видел, что и белая шваль, и важные белые улыбались и приподнимали свои шляпы в знак приветствия. Они вели себя так, словно принадлежность к белой расе их объединяла. Но когда они устраивались на пикник под деревьями, то всегда располагались по разные стороны церковного двора – соответственно своему происхождению.

Пока Кунта ждал и вместе с другими кучерами наблюдал за этим торжественным ритуалом, Русби довольно громко, чтобы все услышали, сказал:

– Похоже, еда белым людям нравится не больше, чем их молитвы.

Кунта подумал, что за все годы, что он знает Белл, он всегда отговаривался какими-то важными делами, чтобы не идти с ней на ее Иисусовы собрания в деревне рабов. Но из амбара до него всегда доносились завывания и крики черных. И он подумал, что если и есть в тубобах что-то заслуживающее восхищения, так это их манера молиться – тихая и спокойная.