Корни. Часть I

На следующее утро, когда Кунта выгнал коз, Оморо, подойдя к нему и показав на молодую козу и крепкого козла, сказал: «Эта пара — подарок тебе за успешное окончание школы». И не успел Кунта пробормотать слова благодарности, как Оморо ушёл, как будто каждый день дарил по паре коз. Кунта постарался скрыть своё волнение, но как только отец отошёл, он так громко крикнул от радости, что козы испугались и побежали. К тому времени, когда Кунта собрал коз и выгнал их на пастбище, его сверстники были уже там и хвастались друг перед другом своими собственными подаренными козами.

До следующего новолуния Оморо и Бинта отдали третью козу — на этот раз арафангу, за обучение. Если бы они были богаче, они были бы рады подарить даже корову. А некоторые родители, недавно ставшие рабами и нечего не имевшие, предлагали в качестве подарка свои руки, чтобы поработать одну луну на его участке.

Луны сменялись, превращаясь в сезоны, и так прошёл ещё один дождь. Кунта и его товарищи уже обучили Ламина и других детей его кафо пасти коз. Приближалось долгожданное время. Не проходило ни дня, чтобы ребята не чувствовали беспокойства и радости от приближающегося дня урожая, после которого всех ребят третьего кафо (в возрасте от 10 до 15 дождей) уведут далеко от деревни, откуда они вернутся через четыре луны уже мужчинами.

Перед самой уборкой урожая все ребята третьего кафо рассказывали друг другу о том, как их матери тайком измеряли им головы.

После уборки урожая начался праздник, но Кунту не радовали танцы и музыка. Вечером накануне последнего дня праздника Кунта молча доедал свой ужин в хижине Бинты, когда Оморо вышел и стал позади него. Краем глаза Кунта увидел, что Оморо поднимает что-то белое, но не успел он повернуться, как отец натянул ему на голову длинный белый мешок. От ужаса Кунта онемел. Он почувствовал, как отец твёрдо взял его за предплечье, заставляя подняться, а затем повёл назад и толкнул на низенькую табуретку. Кунта был рад сесть, поскольку ноги его совершенно ослабели, а голова кружилась. Он сидел очень тихо, стараясь привыкнуть к темноте.

В хижине стало очень тихо. Борясь со страхом, Кунта постарался сосредоточиться на звуках. Ему подумалось, что он слышит, как двигается Бинта, но он не был уверен. Он хотел знать, где был Ламин и Суваду, от них бы обязательно шёл шум. Только одно он знал наверняка: ни Бинта, никто другой не будет с ним разговаривать, тем более снимать с него мешок.

Даже такие малыши, как Ламин, знали, что происходит с тем, кто проявит слабость или трусость во время периода подготовки мальчиков, которые должны стать охотниками, воинами, мужчинами — всё за двенадцать лун. К любому такому мальчику, который не сумеет пройти через все испытания этого периода всю оставшуюся жизнь будут относиться как к маленькому, даже когда он станет взрослым. Его будут сторониться, деревня не разрешит ему жениться. Такие люди, как слышал Кунта, обычно незаметно покидали деревню, и даже их родители никогда не вспоминали о таком ребёнке. Кунта представил, как ему пришлось бы уйти из деревни, и ему стало не по себе. О таком он даже не мыслил.

Через некоторое время он услышал голос алима и понял, что предстоит молитва, которая совершается за два часа до полночи. Кунта сидел, пока ему не показалось, что время молитвы закончилось. Он прислушался, но ничего не услышал. Наконец раздалось тявканье гиен. Он знал, что гиены обычно сначала тявкают, прежде чем переходить на долгий и протяжный вой, длящийся до самого рассвета. Он сидел, ожидая какого-нибудь действия, но ничего не происходило, и постепенно его одолел тревожный сон.

Кунта резко вздрогнул от ударов барабанов тобало. Под балахоном щёки его пылали. Когда зазвучала музыка, Кунта услышал голоса людей, они разговаривали всё громче и громче. Потом вступили другие барабаны. В следующее мгновение сердце его сжалось. Он почувствовал, как в хижину вошли. Его схватили за запястья, сдёрнули со стула и потащили на улицу в оглушающий шум барабанов и кричащих людей.

Его колотили чьи-то руки и пинали чьи-то ноги. А кода Кунта пытался как-то увернуться, твёрдая рука удерживала его. Тяжело дыша под балахоном, он понял, что его больше не бьют, а крик толпы раздавался где-то дальше. Он догадался, что люди перешли к другой хижине, а рука, которая вела его, очевидно, принадлежала рабу. Оморо нанял его, как это обычно делалось, для того, чтобы тот отвёл сына в джуджуо, место, где будут проходить обучение мальчики.

Барабаны не умолкали, а Кунту вели всё быстрее и быстрее между рядами людей, которые выкрикивали: «Четыре луны!» и «Они станут мужчинами!»

У Кунты из глаз хлынули слёзы. В нем возникло дикое желание остаться рядом с Оморо, Бинтой, Ламином, даже рядом с хныкающим Суваду, потому что казалось невозможным четыре долгих луны не видеть тех, кого он так любил. Кунта чувствовал, что их ведут цепочкой друг за другом. По затихающему шуму голосов, он понял, что они выходят из ворот деревни. Он плотно зажмурил глаза, как будто пытаясь скрыть слёзы даже от самого себя.