Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Солнце уже садилось, окрашивая закатной кровью окна вещевого склада. На площадке скапливались пленные в ожидании вечерней похлёбки, а главное – хлеба и кофе, который только назывался так, а состоял на сто процентов из пережжённого ячменя. Но всё-таки это было редким разнообразием в их застойной жизни, возможностью хоть ненадолго прервать невесёлые мысли и тревогу за будущее. Германа не было. «Проспит ужин», - подумал Вилли, - «надо идти будить». Он уже начал привыкать к опёке над другом, и она не была в тягость, а, наоборот, стимулировала собственную инициативу, желание наладить жизнь здесь, дожить до свободы.

Почти вбежав в барак, Вилли стянул сопротивляющегося друга с кровати, и они пришли уже в числе последних, отстояли длиннющую очередь и получили только хлеб и эрзац-кофе, который основательно остыл, но, всё же, приятно согревал ладони через железную кружку. Зато были места спокойно посидеть, посмаковать. Молча съели хлеб и выпили кофе с сахарином. Вилли не стал рассказывать о своём очередном приключении, а Герман не обратил внимания на его обновлённый вид.

Наконец-то звёзды высыпали на небо. Ушедший туман впустил ночной холод, пришлось поднять воротники кителей, скрючиться и засунуть руки под мышки. Уходить не хотелось. Вдвоём им даже молчать было не в тягость. Прожектора на угловых вышках высветили замершие бараки, переполненные переработанными газами и временно умиротворённой стеллажированной плотью. Герман стал поёживаться.

- Что, пойдём? – предложил Вилли.

- Подожди, - попросил тот. – Неуютно как-то у меня на сердце.

Он вздохнул:

- Ем, сплю, сижу с тобой, а как будто это уже не я, а только моя оболочка. А душа улетела.

Он взглянул на небо.

- Говорят, что мигающие звёзды – это души умерших. Может, и моя уже там.

- Ты же не умер, чего болтаешь? – рассердился неожиданному пессимизму друга Вилли.

Тот совсем мрачно определил:

- Тут, в лагере, полно мертвецов.

Вилли решительно поднялся, прикрикнул:

- Хватит киснуть! Поели, полюбовались миром, пора и на покой. Пошли.

- Пошли, - согласился Герман. – Мне всё равно.

- 4 –

В эту ночь Вилли и вправду спал спокойно, без снов и, наверное, не переворачивался ни разу, проснулся впервые только тогда, когда начал сереть новый день. Уже было невмоготу, надо было идти за дверь. Полежал ещё немного в тепле, потом решительно откинул одеяло, спустился на холодный пол, кое-как напялил сапоги на босу ногу, накинул китель и пошлёпал без штанов. Светила яркая луна, было полнолуние, даже свет прожекторов не утишал её сияния. Пристроившись за дверью и вздрагивая от утренней прохлады всем телом так, что член в руках трясся и разбрызгивал струю во все стороны, он справил нужду и с облегчением почти побежал назад, стуча зубами, содрогаясь и путаясь коленками. Снова засунул сапоги под матрац в ногах, китель – на одеяло, сам – под него. Поворочался, устраиваясь и прогоняя дрожь, подтыкая под себя одеяло со всех сторон, затих, но сон не шёл. Что-то тревожило. Повернулся к Герману, того не было. «Пошёл в сортир, аристократ», - подумал он. «Долго ходит, пронесло, что ли?». Совсем согрелся и не заметил, как заснул, а когда кто-то разбудил его, тряся за плечо, в казарму уже заглядывало решётчатое солнце. Перед лицом маячила небритая круглая физиономия артиллерийского капитана, спавшего в самом углу барака.

- Что? Какого чёрта? – ругнулся со сна Вилли.

Капитан вполголоса, совсем приблизив голову, сообщил:

- Твой дружок повесился в сортире. Там толпа собирается, уносить будут, - и он тихо ушёл в свой угол, как будто и не приходил, и всё это – сон, пришедший, наконец, под утро. «Если бы сон!» - с горечью подумал Вилли.

Он не помнил, как одевался и бежал, сбивая росу, к сортиру. Вход заслоняли глазевшие пленные, а поверх их голов он увидел свесившуюся набок и вперёд голову Германа, подвязанную каким-то шнуром, с посиневшим лицом и высунутым разбухшим фиолетовым языком. Ниспадавшие волосы закрывали глаза. Всё это было нереально, неправдоподобно, несправедливо, до боли обидно. «Проспал друга!» - ругал он себя. - «Как же так, Герман?». Вспомнился вдруг вечерний странный разговор об улетевшей душе. «Потерял себя» - понял он, - «отказался и от бренного тела?»

Решительно растолкал стоящих, подошёл ближе. Герман висел, почти касаясь ногами порога. Верёвка была закреплена за раму маленького оконца с выбитыми стёклами над входом. Вилли обхватил друга за талию, достал из кармана нож, тот самый, что был в руках штурмфюрера и который он подобрал незаметно, когда все, не оборачиваясь, уходили тогда от них. Теперь пригодился. Решительно резанул по верёвке и неловко подхватил обмякшее тело, оказавшееся вдруг очень тяжёлым и расплывающимся.

- Куда?