Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Вилли решил остановиться в Минске на первое время в гостинице. Походить по городу, осмотреться, познакомиться с фирмами и заводами, навести справки о работе и выбрать такую, чтобы давала возможность для поездок или хотя бы для кратковременных отпусков. Потом придётся подыскать какую-нибудь комнату и лучше бы с отдельным входом и ещё лучше – у какой-нибудь пожилой женщины, чтобы готовила пищу и убирала в комнате, или, в крайнем случае, у пожилой пары. И обязательно – без детей. Этих не проведёшь! Там он будет жить тише серой мыши. На акклиматизацию Вилли запланировал сентябрь. Хватит! Больше он не выдержит. Его место - в Германии, будь он хоть русский, хоть немец, хоть негр. И снова заныла червоточина, зарождённая Гевисманом. Кто же он всё-таки родом? Неужели так и будет его мучить этот вопрос всю жизнь?

- 2 –

Проснулся уже в темноте от громкого разговора внизу. Там спорили, и явственно слышался голос капитана, который требовал продолжать игру, что у него есть деньги, и он их сейчас покажет. С соседней полки, лёжа на животе и свесив голову, с интересом наблюдал за игрой улыбчивый младший лейтенант. Посмотрел и Вилли.

При свете свечи внизу вокруг поставленного на попа чемодана, накрытого сверху маленьким чемоданом, сидели трое в рубашках, а рядом на столике позвякивали бутылки и стаканы, лежал крупно нарезанный хлеб, стояли открытые консервы и валялись грязные ложки. Тот самый нахал-капитан сгрёб с верхнего чемодана карты, бросил их рядом на скамью, потом открыл чемодан ключом и, слегка приподняв крышку, немного покопался внутри, вытащил пачку денег и попеременно поднёс их к лицам играющих. Снова захлопнул крышку, запер чемодан и уложил его на прежнее место сверху, небрежно поменял местами деньги и карты, артистически перетасовал колоду и стал быстро метать карты. Сосед Вилли тихо перевернулся на спину и лежал с открытыми глазами, даже не обратив внимания, что Вилли тоже не спит и наблюдает за игрой. По его виду Вилли понял, что тот заметил что-то в чемодане капитана, и увиденное поразило его до такой степени, что заставило забыть обо всём, затаиться с мыслями о содержимом. Не особенно задумываясь о том, что так могло удивить младшего лейтенанта, Вилли снова задремал, но теперь спал урывками, часто ворочаясь на неудобном жёстком ложе с боку на бок и на спину, пока его вдруг что-то не толкнуло изнутри. Он, открыв глаза, увидел, как сосед сполз с полки и необутый ушёл куда-то. Игроков уже не было. Ровную полутьму вагона почти не рассеивала свеча коридорного фонаря, раскачивающая своё тусклое пламя от толчков вагона на стыках рельсов. Младший лейтенант, опираясь на свою трость, быстро ковылял к выходу в носках, держа в свободной руке маленький чемодан. Мелькнула мысль: «Уж не тот ли, что был у капитана?» И когда вслед за младшим лейтенантом так же бесшумно, крадучись, проскользнула тоже полуодетая, но в сапогах, фигура капитана, и послышался дальний стук входной двери, Вилли, не раздумывая, устремился за ними, благо был, в отличие от тех, и обут, и одет.

За дверью вагона в тамбуре его встретил оглушающий перестук колёс, такой сильный, что за ним не слышен был его приход, иначе капитан обернулся бы, и всё, вероятно, случилось бы по-другому. А так тот, не видя и не слыша появления третьего, спокойно чинил самосуд над вором. Отклонив корпус назад, и держась левой рукой за стенку, он поднял правую ногу в открытой двери, чтобы добить младшего лейтенанта, уцепившегося двумя руками за один поручень и висящего над быстро убегающей в темноту насыпью железнодорожного полотна. Ярко светила луна, видно было лучше, чем в вагоне, и особенно – глаза парня на бледном лице, округлённые и скорбные, с печалью и отрешённостью, смиренно ожидавшие последнего удара и падения в движущуюся бездну. И эти уже безжизненные глаза, которые увидел Вилли из-за плеча капитана, так поразили его, что он, не разбираясь, кто прав, кто виноват, с ещё не заглохшей антипатией к капитану, только усилившейся от увиденной жестокой расправы с юнцом, зацепил палача локтевым сгибом правой руки за шею и резко рванул. Тот не удержался на одной ноге и шмякнулся задом на пол, с хряпом вдвинувшись спиной в противоположную дверь, и там застыл на некоторое время, осваиваясь с неожиданно изменившейся ситуацией, с неизвестно как появившимся лейтенантом то ли из СМЕРШа, то ли из НКВД. Этого времени хватило, чтобы младший лейтенант взобрался в тамбур, встав за спиной Вилли, редко и тяжело дыша ему в шею.

- Уйди в вагон! – приказал Вилли.

Голос его как будто заставил очнуться капитана. Он медленно поднялся, не спуская с Вилли сузившихся глаз на окаменевшем лице с обострившимися тонкими морщинами, и сквозь стиснутые зубы процедил:

- Ну, падла! Будешь гореть буксами, и тогда заземлю. Хана тебе, фраер! Будь ты хоть кумом!