Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

Комната полнилась шорохами; он засыпал, просыпался, опять начинал дремать, ему приснилась Ирина, затем Васильев, затем никогда не виданная, залитая солнцем Москва, над которой на широких самодельных крыльях летал почему-то Афоня Холостяк; утром, открыв глаза, он долго лежал, вспоминая вчерашний приход Васильева и разговор с ним, но у него и весь этот день и позже, когда он уже свободно ходил по поселку и ездил с Васильевым ловить кету, сохранялось неприятное ощущение от разговора с Васильевым, но потом он об этом забыл.

15

В последний июньский день в Игреньске состоялось рабочее собрание, которое пошло непривычно и шумно сразу после речи представителя из треста Николая Николаевича Кузнецова, в которой он сжато и твердо обосновал необходимость увеличения плана лесозаготовок, прошелся по недостаткам, взволнованно, но достаточно сдержанно рассказал о начавшемся движении бригад коммунистического труда. Светлея глазами и улыбкой, он с воодушевлением призвал игреньцев поддержать славный почин страны и закончил под одобрительные, дружные хлопки. Довольный удачным выступлением, он, обтирая вспотевшую лысину клетчатым платком, неодобрительно косился на густо дымящий зал; ему удалось виртуозно обойти стороной все вопросы, касающиеся мероприятий по лесовосстановлению, и он с доверительной доброжелательностью поглядывал в сторону насторожившегося Головина, который ничего, конечно, не знал о договоренности Кузнецова с Почкиным не затрагивать на собрании спорных вопросов; сам Кузнецов не был уверен в поддержке обкома, и поэтому Почкин обещал уклониться от выступления.

Вел собрание Гринцевич, ему было непривычно и тесно за узким столом, и он, не скрывая, показывал свое недовольство, ворочался и сопел, и теснил Головина, сидевшего у него с одной стороны, и мастера центрального лесоучастка Назарова — с другой, до тех пор, пока не устроился удобно, как ему хотелось; кроме того, он весь день сегодня работал с зятем, ставили ему сараюшку для поросенка, кажется, ничего парень попался, здоровый и спокойный, и они вечером собирались посидеть; и теперь Гринцевич думал, что собрания надоели, и сейчас никому это не нужно, раз решено увеличить план — значит увеличить, и незачем людей для этого собирать.

В третьем ряду сидела почти исключительно молодежь; Александр видел сбоку жесткий, худой профиль Васильева, державшегося молча и сосредоточенно, он время от времени поворачивал голову, всматриваясь в зал; с другого бока у Александра сидел Афоня Холостяк, который, ерзая и толкая, мешал слушать.

— Не-ет, ты подумай! — говорил он возбужденно. — Бригаду назови как хочешь — коммунистической, социалистической. Но два кубометра — это два, а четыре — четыре. Дать вдвое больше! Нет, ты подумай!

— Да перестань ты, — остановил его Александр, — ну что ты не можешь спокойно минуту посидеть, беда с тобой.

В это время, покашливая, на трибуну вышел Глушко с широкой и спокойной улыбкой на лице; он начал откуда-то издали, обрисовал настоящее положение дел и перешел к возможности леспромхоза; его речь изобиловала шутками, и в зале то и дело начинали смеяться, особенно когда, отметив несколько случаев пьянства на работе, уже известных всем по последнему приказу директора, Глушко назвал ряд фамилий, и кто-то из женщин отчетливо проговорил:

— Им бы покрепче всыпать, а то что это — выговор. Пьяниц рублем надо бить, вот тогда и перемен жди.

— Ишь, ретива! Сама…

Гринцевич, глядя на графин перед собой, побарабанил по нему карандашом, и Глушко, недовольно переждав шум, продолжал уже более сухо и официально:

— Коммунистическое движение имеет глубокие корни, товарищи. Некоторые думают, что это, дескать, так, скоропалительная выдумка, — Глушко поглядел в сторону Афони Холостяка, который сразу же заинтересовался потертым лацканом своего пиджака и стал сосредоточенно его рассматривать. — В настоящее время коммунистическое движение приобрело новые качества, — повысил голос Глушко, — но вспомните, дорогие товарищи, первые коммунистические субботники, вспомните стахановцев. Там и зародились корни нынешних бригад коммунистического труда. Все вы знаете, что и у нас полгода тому назад появилась бригада коммунистического труда Иванова Григория Петровича, грузчиков с тридцать седьмого участка. Сегодня они в ночной смене, но все вы знаете — эта бригада лучшая в нашем леспромхозе, пожалуй, и в области. Вот у меня такая мысль мелькнула: почему бы тому же Архипову не подумать об этом? Архипов, Косачев, Анищенко, Красиков, Холостяк… Молодежь… Вот и была бы у нас бригада механизированной трелевки.

— А что? — встал Афоня Холостяк, одергивая пиджак. — Если взяться, нос ивановцам утрем запросто. Вот так-то!

— Вот и возьмитесь, Афанасий Демидыч, будет вам всем только почет да помощь.

— Возьмемся, не из пугливых. Как, Сашка?