Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

— Разойдитесь, как же! Он меня в негодное молачо превратил, кому я теперь нужна? Не дам я ему развод, мне надо, чтобы меня любили, я без этого не могу. Я мучаюсь, и он пусть мучается, не дам я ему развод, как же! — она близко и ищуще заглянула Головину в лицо и неожиданно пропела: — Все вы… проститутки в шта-анах!

— Дура! — пробормотал Головин, глядя, как она удалялась, то и дело припадая к изгороди и хватаясь за нее. — Черт-те что… Придется поговорить с Мефодием, вот еще наказание божье, ведь уже и не молодые, а толку не прибавляется.

Он подошел к дому, когда совсем стемнело, радуясь, что отделался от липкого и тягучего разговора с пьяной Марфой; вытирая ноги у крыльца, он думал, что, наверно, его ждут, подвернуло некстати черта в юбке.

Подняв глаза, он увидел на освещенной занавеске две тени лицом к лицу, слишком близко друг от друга. Медленно отвернувшись, он вздохнул, можно было не торопиться и побродить подольше, все идет как надо. Осторожно поставив принесенные бутылки на крыльцо, он вытер лоб и медленно, твердо ступая, повернул обратно.

Потом кругом спокойно и монотонно шумела тайга, он шел по неровной дороге, ни о чем не думая, просто шел и шел, словно погружался в непрерывный, успокаивающий шум, и только минут через пятнадцать свернул в сторону и лег под широкую громаду старой ели, было свежо и сухо; ощупью вытащив из-под себя несколько шишек, он отбросил их в сторону, и они исчезли в темени беззвучно и бесследно, — от этого лишь больше увеличилось странное ощущение покоя; может, только сейчас он почувствовал в полную меру, какой большой и трудный путь позади, но это была не усталость, кажется, лишь ее предчувствие.

Сейчас он не думал о тайге, о выступлении главного инженера, в котором прозвучал открытый вызов, о своем проекте, отправленном неделю назад в Северогорск. Думал о том, что он уже пожилой человек, об Ирине, что ей надо шить осеннее пальто — старое стало мало, и давно пора заняться ремонтом — полы совсем рассохлись, нельзя спокойно сделать шагу. Ну вот, думал он, как-то совсем не так получилось, вероятно, от этого парня и внуки у него будут этакие неизвестные, маленькие люди, и опять начнется новый круг, и надо ко всему привыкать, хотя само по себе это непостижимо: у Ирины дети! А если с другого бока, то отчего бы им и не быть, парень здоровый и сильный; он вдруг вспомнил, как Александра вытащили почти мертвого из воды и, раздев до последней нитки, отхаживали и как из него пошла вода. «Нельзя так, — сказал он, обрывая себя. — Нехорошо об этом думать и так все видеть, не он, так кто-нибудь другой, в этом и заключается, очевидно, жизнь. Конечно, на мудрый, стариковский взгляд, можно бы повременить, подождать, а в жизни всему свой срок, и думать вот так и находить друг друга. Пожалуй, Почкин тогда на собрании верно подметил, у меня в характере есть нечто такое нереальное, всегда я что-то не к месту делать начинаю и от этого никогда успеть не могу».

Головин перевернулся на спину, только в одном месте проглядывало небо, совсем крохотный светлый клочок; он сел, отряхивая брюки от хвои, затем торопливо выбрался из-под ели, вышел на дорогу и зашагал к поселку.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

С весны не было ни капли дождя, сушь сожгла землю, мох на скалах стал буреть и высох, и от этого сопки приобрели нечто картинное; желтели, опадали лиственницы, почти перевелись комары. Теперь даже когда-то неосторожно брошенный в тайге осколок разбитой бутылки был постоянной опасностью, он мог вызвать ту первую искру, от которой пойдет полыхать на сотни и сотни верст. Давно такого не было, и старики, напуская на себя значительный вид, предрекали:

— Не жди добра…

Выйдя вечером покурить, отдохнуть от дневной жары, люди невольно поглядывали на тайгу, напоминающую теперь бочку с порохом; тракторы работали с искроулавливателями, свежие дощечки на всех дорогах предупреждали об осторожности в обращении с огнем. Охотники не осмеливались пользоваться бумажными пыжами, затемневшие и худые от долгого зноя лесорубы тщательно затаптывали окурки. Запах гари стоял над тайгой, упорно просачивался в дома, и хозяйки нет-нет да и выбегали поглядеть: не горит ли?

Видели чистое сухое небо над тайгой, ни ветра, ни тучки, только наносило запах гари, в остальном все было в порядке, и по сводкам скоро должны были начаться дожди. Но в ночь на десятое июля дежурный пожарник Раскладушкин поднял поселок. Перед этим у него опять исчезла жена, и всю ярость обманутого он вкладывал в ожесточенный трезвон.

— Проклятая баба… ах, стерва, — шептал он в промежутках между ударами. — Дай только разыскать… И зачем заявление о разводе назад взял? Подлая шкура, анафема, христопродавка! Ах, чтоб ты лопнула, непутевая, чтоб у тебя…