Коробка в форме сердца

Мэрибет улыбнулась. «Интересно, к ней прежде хоть раз так обращались?» — подумал Джуд.

— А что с твоей матерью? — спросила Мэрибет.

— В тюрьме сидит. И хорошо бы никогда оттуда не вышла, — отрезала Риз.

Уставившись в чашку с какао, она принялась играть с длинной прядью золотистых волос, наматывать ее на палец… то же самое на памяти Джуда не меньше тысячи раз проделывала и Анна.

— Мне даже вспоминать о ней неприятно, — продолжала Риз. — Уж лучше делать вид, будто она умерла или еще что-то вроде. Я лично никому бы такой матери не пожелала. Не мать она, а проклятие, самое настоящее. Если всерьез подумаю, что когда-нибудь могу стать такой же матерью своим детям, тут же стерилизоваться пойду.

Когда она допила какао, Джуд накинул дождевик и велел Риз собираться: он отвезет ее на автобусную станцию.

Какое-то время ехали без разговоров, не включив даже радио, в тишине, нарушаемой только стуком капель о лобовое стекло «Чарджера» да поскрипыванием хлещущих вправо-влево дворников. Покосившись на Риз, Джуд обнаружил, что спинка ее кресла до предела откинута назад, а веки сомкнуты. Джинсовую куртку девчонка сняла и укрылась ею, как одеялом. Похоже, уснула…

Однако вскоре Риз, приоткрыв глаз, сощурилась на него.

— А скажите, тетя Анна вам вправду небезразлична была?

Джуд молча кивнул. Дворники продолжали свое: «туп-хлюп, туп-хлюп, туп-хлюп».

— Мама натворила много такого, чего делать не следовало, — продолжила Риз, глядя на Джуда уже не искоса, прямо. — Кое-что… я бы, наверное, левой руки не пожалела, лишь бы забыть. И вот иногда мне думается, что тетя Анна узнала кое о чем из маминых проделок — о том, что они на пару с Крэддоком, с отчимом их, вытворяли, и из-за этого покончила с собой. Из-за того, что не могла больше жить с таким знанием и рассказать обо всем никому не могла. А еще ей и без этого жилось тяжело. Наверное, с ней в детстве тоже случилось что-то плохое. Какая-то пакость вроде той, что случилась со мной.

Выходит, Риз, по крайней мере, известно не обо всех шалостях матери? Что ж, если так, значит, в жизни вправду порой встречаются справедливость и милосердие…

— Простите, что я руку вам искалечила, — добавила Риз. — Серьезно, мне очень жаль. Бывает, я вижу тетю Анну во сне. Мы с ней кататься едем. Машина у нее крутая — старая, вроде этой, только черная. Во сне она больше не грустит. Едем мы за город, и она вашу музыку по радио слушает. Так вот, тетя Анна объяснила, что вы вломились к нам в дом не затем, чтоб сделать мне что-то плохое. Наоборот, чтоб положить плохому конец. Чтоб привлечь мать к ответу за все, что с ее позволения случилось со мной. Я, собственно, заглянула к вам только прощения попросить. Надеюсь, у вас все хорошо?

Джуд снова молча кивнул. Правду сказать, в эту минуту он не доверял собственному голосу.

В здание станции они вошли вместе. Оставив Риз на обшарпанной деревянной скамье, Джуд подошел к кассе, купил билет до Буффало и попросил станционного агента спрятать билет в конверт. В тот же конверт он вложил двести долларов, завернутых в сложенный пополам листок с номером своего телефона и припиской: пусть, дескать, Риз обязательно позвонит, если в дороге с ней случится что-то неладное. Вернувшись к скамье, Джуд конверта ей в руки не отдал — сунул в боковой карман рюкзака, чтоб не заглянула внутрь сразу же и от денег отказываться не начала.

Риз проводила его на улицу. Дождь лил как из ведра, последние отсветы дня угасли, и в сумерках все вокруг посинело, словно от холода. На прощание Джуд повернулся к Риз, а девчонка, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в холодную, мокрую щеку. Да, Джуд понимал, что перед ним вполне состоявшаяся, хоть и юная, женщина, однако ее поцелуй оказался беспечным, невинным поцелуем ребенка. При мысли о том, что ей предстоит одной, без присмотра, проделать далекий, в несколько сотен миль, путь на север, Джуду вдруг сделалось не по себе.

— Ну, счастливо! — одновременно, хором сказали они и расхохотались.

Пожав Риз руку, Джуд напоследок кивнул ей, но ничего больше не сказал. Сказать ему, кроме слов прощания, было нечего.

Домой он вернулся уже в темноте. Мэрибет, вынув из холодильника пару бутылок «Сэм Адамс»[115], загремела ящиками стола в поисках открывалки.

— Помочь бы ей чем-нибудь, — задумчиво проговорил Джуд.

— Она еще малость маловата, даже для тебя, — проворчала Мэрибет. — В штанах свое «что-нибудь» держи, понял?

— Бог ты мой, я не о том вовсе.

Мэрибет, рассмеявшись, швырнула в Джуда кухонным полотенцем.

— На, вытрись. А то, промокший насквозь, совсем брошенным выглядишь, аж жалко становится.

Джуд провел полотенцем по волосам, а Мэрибет, откупорив пиво, придвинула одну из бутылок к нему, заметила, что он еще дуется, и снова расхохоталась.

— Брось, Джуд, не обижайся. Если б я не шпыняла тебя время от времени, в твоей жизни вообще никакого огня не осталось бы, — сказала она, нежно, слегка насмешливо глядя на Джуда из-за кухонного стола. — Как бы там ни было, ты ей и билет на автобус до Буффало купил, и… и сколько еще на дорогу денег подсунул?

— Две сотни долларов.