Коробка в форме сердца

Эх, было бы время объяснить, что он вовсе не хотел бить ее!.. Еще Джуду очень хотелось предупредить Джорджию, что он вовсе не бежит, не бросает ее, а уводит за собой мертвеца, но жгучая боль в ладони мешала сложить из слов членораздельные фразы. Кроме этого, Джуд знать не знал, долго ли еще сможет владеть собой, скоро ли Крэддок завладеет его мыслями снова. Замедлять темпа событий было нельзя, никак нельзя — наоборот, действовать следовало как можно скорее, но это ничего. Это просто прекрасно. В ритме «пять четвертей» ему всегда работалось лучше всего.

Протопотав по коридору к лестнице, Джуд торопливо, по четыре ступеньки одним махом, скатился вниз и с грохотом спрыгнул на красный, выложенный керамической плиткой кухонный пол. Тут щиколотка подвернулась, и он с разгону уперся ладонями в плаху для рубки мяса — на тонких ножках, изрубленную, сплошь в пятнах запекшейся крови. С краю из мягкого дерева торчал мясницкий тесак. Широкое плоское лезвие поблескивало во мраке жидкой ртутью. В блестящей поверхности отразились ступени лестницы за спиной Джуда и стоящий на них Крэддок — черты лица расплылись, подернулись дымкой, руки воздеты над головой, ладонями наружу, на манер проповедника на бдении возрожденцев, выступающего перед паствой.

— Стой, — заговорил Крэддок. — Возьми нож.

Однако Джуд целиком сосредоточился на ноющей боли в глубоко рассеченных мускулах. Боль прочищала голову, указывала путь, помогала собраться. Пока боли хватает силы заглушить голос Крэддока, власти над Джудом мертвецу не видать. Осознав это, Джуд оттолкнулся от плахи, и инерция увлекла его дальше, к противоположной стене.

Толкнув плечом дверь кабинета Дэнни, Джуд переступил порог и бросился в темноту.

19

В трех шагах за порогом офиса он ненадолго остановился и огляделся вокруг. Ставни на окнах оказались закрыты, нигде ни огонька… Ничего не видя в темноте, шаг поневоле пришлось замедлить и двинуться дальше ощупью, шаркая подошвами, вытянув руки вперед: мало ли что окажется на пути? Ладно. До двери во двор не так уж и далеко. Еще немного, и он выйдет наружу.

Однако, стоило ему сделать еще пару шагов, грудь как-то странно, тревожно сдавило, дышать стало заметно трудней. Казалось, ладони вот-вот нащупают в темноте холодное лицо мертвеца, и, подумав об этом, Джуд едва сумел справиться с нарастающей паникой. С грохотом рухнул на пол задетый локтем торшер. Сердце бешено билось о ребра. Нетвердым шагом младенца, едва выучившегося ходить, поочередно переставляя ноги, Джуд двигался дальше и дальше, но к цели — к двери наружу — словно бы не приближался ни на дюйм.

И тут в темноте неторопливо открылся, засветился алым огнем глаз — кошачий глаз. Колонки по бокам стереосистемы, негромко ухнув басами, ожили, слегка загудели в ночной тишине. Невидимый обруч, сдавливавший грудь, сомкнулся вокруг сердца, под ложечкой засосало.

«Дыши, — велел себе Джуд. — Дыши и шагай, не стой. Он отчего-то наружу тебя выпускать не желает».

Хриплый, надсадный собачий лай уже звучал где-то вблизи.

Вместе со стерео должен был включиться радиоприемник, однако приемник молчал. В кабинете Дэнни царила мертвая тишина. Пальцы Джуда коснулись стены, нащупали косяк, и тогда он ухватился пропоротой левой за ручку двери. В ране словно бы медленно провернулась воображаемая швейная игла: ладонь обожгло ледяной болью.

Джуд, повернув ручку, потянул дверь на себя. Тьму рассекли ослепительные лучи прожекторов с кенгурятника перед бампером пикапа Крэддока.

— Думаешь, ты, на гитаре выучившись бренчать, стал каким-то особенным? — заговорил отец Джуда в дальнем углу кабинета.

Гулкий, громкий голос отца звучал из колонок стерео.

Спустя еще миг динамики разразились множеством других звуков — тяжелым дыханием, частым шарканьем ног, глухим скрежетом ножек сдвинутого кем-то стола и всем прочим, обычно сопутствующим молчаливой, отчаянной схватке двух человек. Приемник транслировал небольшую радиопьесу, и эту пьесу Джуд знал наизусть. Изначально одним из актеров был именно он.

Не в силах шагнуть наружу, в ночь, пригвожденный к полу звуками из колонок офисной стереосистемы, Джуд замер возле полуоткрытой двери.

— Думаешь, струны дергать навострился и лучше меня стал? — насмешливо и в то же время с яростью в голосе продолжал Мартин Ковзински. — А ну, поди сюда!

Ответил ему голос Джуда… хотя нет, не Джуда: Джудом он в то время еще не стал. Принадлежавший Джастину, этот голос звучал октавой выше, порой ломался и вдобавок не отличался звучностью, глубиной, приходящей по мере взросления.

— Мама! Мама, помоги!

Мать не откликнулась ни словом, ни звуком, но Джуд прекрасно помнил, как она поступила. Поднявшись из-за кухонного стола, мать ушла в комнату, где занималась шитьем, и осторожно, не смея взглянуть на кого-либо из них, прикрыла за собой дверь. Да, Джуд с матерью в жизни друг другу не помогали: смелости не хватало в самый нужный момент.

— Сюда, нах, поди, тебе сказано, — прорычал Мартин.

Грохот: кто-то наткнулся на кресло. Еще грохот: кресло рухнуло на пол. Новый крик Джастина: голос дрожит от страха.