Коробка в форме сердца

Джуд поднялся во весь рост. Ноги ослабли, колени тряслись так, будто вот-вот не выдержат тяжести тела. Ухватив Джорджию за запястье, он поднял на ноги и ее. Звон в ушах мало-помалу пошел на убыль. Издали, со стороны мотеля, донесся заливистый истерический лай, бешеный лай Ангуса с Бон.

26

Забрасывая сумки в багажник «Мустанга», Джуд вдруг почувствовал сильную, мерно пульсирующую боль в левой кисти, совсем не похожую на прежнюю — тупую, ноющую, не унимавшуюся со вчерашнего дня, с той самой минуты, как он пропорол ладонь. Опустив взгляд, он обнаружил, что съехавшая повязка насквозь пропитана свежей кровью.

Пришлось Джорджии сесть за руль, а ему устроиться на пассажирском сиденье с прихваченной из дому аптечкой первой помощи на коленях. Первым делом он размотал мокрые липкие бинты и швырнул их под ноги. Полоски пластыря, налепленные поверх раны накануне, отстали от кожи, и края раны вновь разошлись, без стыда обнажив влажно поблескивающее мясо. Очевидно, Джуд растравил рану во время падения в кювет, выскочив из-под колес грузовичка Крэддока.

— Что с рукой делать думаешь? — спросила Джорджия, обеспокоенно покосившись в его сторону и снова устремив взгляд вперед.

— То же самое, что и ты со своей. Ничего, — ответил он.

Заклеивать рану свежим пластырем оказалось процедурой нелегкой и к тому же довольно болезненной — будто тушишь бычок о ладонь. По возможности туже, аккуратнее стянув края, Джуд забинтовал ладонь полосой чистой марли.

— Ты в курсе, что и голову где-то до крови успел рассадить? — не унималась Джорджия.

— Царапина. Пустяковая. Не стоит волнений.

— А что случится в следующий раз? В следующий раз, когда мы окажемся где-нибудь без собак, без присмотра?

— Не знаю.

— В ресторане ведь народу была толпа. Уж в такой-то толпе, казалось бы, бояться нечего. Люди повсюду вокруг, ясный день на дворе, а он все равно явился по наши души. Спрашивается, как с такой тварью бороться? Что делать?

— Не знаю, Флорида, — повторил Джуд. — Не знаю. Знал бы, что делать, давно так и сделал бы. Отстань от меня со своими вопросами, умолкни хоть на пару минут.

Машина мчалась вперед. Только услышав негромкий сдавленный (всхлипывания она сдерживала, как могла) плач, Джуд осознал, что оговорился, назвал Джорджию Флоридой. Это все из-за ее бесконечных вопросов, сыпавшихся на него один за другим, да еще из-за говора — тягучего носового акцента Дочерей Конфедерации, то и дело прорезывавшегося в ее голосе уже второй день.

От сдерживаемого плача Джорджии на сердце почему-то сделалось невыносимо тягостно. Уж лучше б она разрыдалась вслух: тогда он мог бы что-нибудь ей сказать, чем-то утешить, а так… Сейчас ее наверняка следовало оставить в покое, наедине с обидой, и старательно делать вид, будто ничего не замечаешь. Усевшись пониже, поудобней откинувшись на спинку пассажирского кресла, Джуд устремил взгляд за окно.

Солнце неумолимо палило сквозь лобовое стекло, и чуть южнее Ричмонда Джуд совершенно осоловел от удушливой, ватной жары. Сейчас бы поразмыслить, что ему известно о привязавшемся к ним мертвеце, вспомнить, что рассказывала об отчиме Анна, пока они были вместе, но мысли еле ворочались в голове, налились неподъемной тяжестью — словом, чувствовал себя Джуд хуже некуда, а все из-за солнца в лицо да негромкого жалобного плача Джорджии за рулем… а еще он прекрасно помнил: об отчиме Анна говорить избегала.

— Не люблю я отвечать на вопросы. Уж лучше самой спрашивать, — объясняла она.

И потому почти полгода морочила Джуду голову дурацкими, бессмысленными вопросами:

— А в бойскаутах ты состоял? А бороду чем моешь — шампунем, как голову? А что тебе больше нравится, моя задница или сиськи?

Казалось бы, то немногое, что он узнал — о династии практикующих гипнотизеров, об отце с талантами лозоходца, обучившем дочерей гадать по ладони и разговаривать с духами, о детстве, омраченном галлюцинациями предподростковой шизофрении, — должно способствовать дальнейшему любопытству. Однако о жизни до встречи с ним Анна-Флорида рассказывать не желала, а сам Джуд был только рад оставить ее прошлое в прошлом.

Ясно было одно: молчит она о чем-то нехорошем, а о чем именно — не так уж важно. Подробности не имеют значения… так полагал Джуд в те времена. Мало этого, готовность принять ее такой как есть, ни о чем не расспрашивая, ни словом не осуждая, он считал одним из своих достоинств. С ним ей, какие бы призраки ее ни преследовали, не грозило ничто.

Вот только уберечь Анну он не сумел и теперь прекрасно понимал это. В итоге призраки неизменно наверстывали упущенное, и не было в мире запоров, способных удержать их за дверью: поди удержи того, кто пройдет дверь насквозь! Так его «достоинство» — способность без проблем довольствоваться тем, что ей самой захочется рассказать о себе, — обернулось скорее чем-то вроде эгоизма, детским желанием спрятаться от угнетающих разговоров и огорчительных истин во мраке неведения. Он попросту боялся ее секретов, или, точнее, непростых, наверняка не слишком приятных чувств — возможного следствия посвященности в чужие тайны.